Боль — это тоже точка невозвращения. Только ты не сознаешь этого, до тех пор, пока не оказываешься один на один на ринге с двухметровым верзилой, а рефери в этот момент как раз решил уйти на перекур. Сидя в директорской ложе, он, попивая чаек, смотрит, как боксер-тяжеловес делает из соперника котлету, а ты, беспомощный и голый, летаешь по рингу, падаешь, падаешь, разбрызгивая кровь и рассыпая выбитые зубы. А все потому, что не ожидал, ведь это не по правилам…

Сколько нам было тогда? Кажется, около пятнадцати. Можно с уверенностью сказать, что темнота, заползшая в душу моего брата тогда впервые выплеснулась наружу, словно гнойный нарыв. Сейчас, когда воспоминания нахлынули со всех сторон, я отчетливо вспомнил тот душный июльский день…

Мне показалось, что я совсем не спал, перебирая события прошлых дней, собирая копившиеся странности на общую нить. Но резкий звонок выдернул меня из безжалостных объятий старого кошмара. Подскочив на своем ложе, я не сразу сообразил, что звонят в дверь. Вытирая пот с ледяного лба, я пошел в прихожую, стараясь избавиться от старого видения: Олег, вцепившись в мое горло, тянет на дно реки, а зеленоватые волны смыкаются над головой зыбким киселем.

Кирилл

Найти Олега Шишкина оказалось плевым делом. Я начал с него по двум причинам. Во-первых, по описанию Юлии он менее всего походил на потенциального хахаля Тыртычной, а во-вторых, у него работал телефон. Крайне удивленный Шишкин на мои вопросы отвечал уклончиво и невнятно, пока, наконец, не признался, что в данный момент придти на допрос никак не может.

— Не пускают меня, — сокрушенно вздохнул он. — Я тут… это… на лечении нахожусь.

Шишкин лечился от алкоголизма. В больницу, по признанию его лечащего врача, Олега упекла супруга. Врач по телефону отказался давать объяснения, погода вновь не баловала, поэтому в клинику я отправил Семенова. Тот вернулся через четыре часа промокший и грустный.

— По свидетельству врача, Шишкин у них уже месяц. Поступил с белой горячкой, бегал за женой с утюгом, пугал…

— Видимо, получилось, — рассеяно произнес я. — Раз она его отправила в больницу, значит за свое здоровье она точно опасалась.

— У него дочка шестилетняя, — хмуро пояснил Семенов. — Я у него дома был. Жена приятная такая… Чаем напоила. Говорит, в указанные дни Шишкин никак не мог кого-то убивать, поскольку из запоя не выходил, и попросту валялся в кладовке.

— Почему в кладовке?

— А ему там было не так страшно.

— Ну, надо же, — удивился я. — Спасаться от белочки в кладовке… Ты его самого видел?

— Видел. Если сестра Тыртычной не ошибалась, вряд ли это тот самый Олег. Шишкин — коренастый, лысеющий, плотный, на мачо не тянет. А что с Муроенко?

— Фиг его знает, — отмахнулся я. — Телефон выключен, весь день набираю. Видимо, придется съездить. Адресную справку я взял. Пошли в дежурку, может машина есть…

Машины, естественно, не было. Жил Муроенко на окраине города в частном секторе, что было даже удивительно. Этот район, именуемый у нас Рабочим поселком, я знал слабо. Асфальт тут лежал только на главных улицах, по ним же ходил общественный транспорт. Рассудив здраво, что в хитросплетении многочисленных переулков, облепленных старыми домиками, можно запросто потеряться, мы благоразумно отправились в местное отделение милиции.

Участковый был на месте. К нашему удивлению, им оказался тощенький высохший казах лет сорока, с улыбкой Соловья-разбойника из старого мультика и такими же жиденькими усиками, придававшим ему сходство с хитрым сомиком.

— Еркен, — представился он, пожав нам по очереди руки. — Вообще я Еркен Шамсутдинович, но это ж никто пока выговорить не может. Так что местные зовут меня просто Кеша.

По-русски Еркен-Кеша говорил совершенно свободно, но в интонациях все равно чувствовалось что-то неестественное. Он как бы выделял окончания слов, акцентируя на них внимание, что звучало слегка по-детски и немного глуповато.

— Очень приятно, — кашлянул Семенов, пытаясь не улыбаться. Еркен-Кеша бросил на него недовольный взгляд и вздохнул.

— Вот всегда так… Чего вас в наши закоулки занесло?

— Человека ищем, Кеша, — пожал плечами я. — Возможно, просто человека, возможно, убийцу. Вот по этому адресу. Далеко идти придется?

— Зачем идти? — пожал плечами Кеша. — У меня машина есть. Адрес какой?

Посмотрев на бумажку, Кеша поморщился.

— Плохой район. Грязь, помойка, цыгане. Наркотой там торгуют.

— Да у вас везде не Бэверли Хиллз, — фыркнул Семенов. Кеша скривился.

— Здесь тоже люди живут, — негромко сказал он. — И не хуже, чем в центре. Всем где-то жить надо, дома строить, детей растить. А город — он отсюда пошел. Людям бараки давали, говорили, что временно, да многие так тут и остались, пока начальники их квартиры делили…

В невыразительном голосе Кеши промелькнули нотки горечи. Он досадливо махнул рукой, взял фуражку и, надвинув ее на узкий желтый лоб, встал из-за стола. Семенов покраснел, и пробурчал что-то невразумительное. Наверное, "извините".

Машиной Кеши оказалась старая "восьмерка", которая завязла в первой же луже. Отправив наказанного Семенова толкать ее, Кеша безнадежно газовал, пока, наконец, не выбрался из ямины. Лично у меня сложилось впечатление, что в лужу Кеша заехал специально, а когда грязный Семенов оттирал штаны у ближайшей колонки, на лице азиата мелькнула злобная ухмылка. Осуждать Еркена я не мог. В конце концов, нечего было сопляку рот раскрывать. Не все аристократами рождаются. Некоторые вынуждены жить в дерьме, хотя им этого ой как не хочется…

Семенов влез на переднее сидение и за всю дорогу ни разу не открыл рта, сопя, как паровоз. К счастью, ехать было совсем недалеко, просто дороги были разбиты настолько, что нас подбрасывало на ухабах с такой силой, что мы бились макушками о низкий потолок.

— Где-то здесь этот дом, — проворчал Кеша и опустил стекло со своей стороны. — Так, тридцать два…. Тридцать четыре… Интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд…

Я тоже сунул голову в окно, а потом сверил адрес. Улица Степана Разина, дом тридцать шесть… Все верно, за небольшим исключением.

Тридцать шестого дома не было и в помине. На его месте стоял оскалившийся горелыми досками остов. Вся территория двора заросла бурьяном и крапивой, в дальнем углу нагло шелестел листьями камыш. Воспользовавшись брешью в частоколе домов, окресные жители мгновенно превратили двор сгоревшего дома в свалку.

— Может, тут такая нумерация? — спросил Семенов и высунулся в другое окно. — Нет, там нечетная сторона.

— Кеша, вон мужик у колонки, — сказал я. — Подъезжай к нему, спросим про тридцать шестой дом.

Кеша послушно тронулся с места. Абориген в драном дождевике набирал воду в алюминиевую флягу и на нас даже не глянул. Попыхивая сигаретой, он прикрывал ее от сыпящихся с неба капель, что полностью поглощало его внимание.