— Э… а кто выступит в роли его отца? — словно размышляя вслух, произнес Оуэн.

Он как бы озвучивал то, что наверняка должно было прийти в голову Конору. Он говорил точно таким же тоном, какой, как мне помнится, использовал секретарь Тиберия, когда Тиберий собирался принять решение, которое вряд ли можно было осуществить на практике. Этот тон позволял намекнуть на возможную ошибку, не нанося обиды, что в Ольстере для мелкой сошки было не менее сложным делом (тонкий момент), чем в императорском дворце на Капитолийском холме. Отцовство Кухулина не относилось к темам, которые разумные люди осмеливались затрагивать в присутствии Конора. Поднимать этот вопрос было все равно, что называть мальчика незаконнорожденным ублюдком, или обвинять Конора в кровосмешении, а Дектеру — в обмане, или называть Суалдама рогоносцем, а может быть, даже делать все это одновременно, и, вдобавок, намекать еще на некоторые обстоятельства. Обсуждать эту тему означало нарываться на неприятности. Впрочем, Оуэн был прав. Для того чтобы вручить мальчику оружие, нужен был мужчина. Обычно в этой роли выступал отец. Если отца не было, как правило, это делал вождь.

Конор ответил практически без колебаний.

— Я выступлю в роли его отца, — сказал он, не оборачиваясь, и скрылся в оружейной.

Я рассказал Коналлу об этих событиях и помню, как у того округлились глаза, когда я передал ему слова Конора.

— Значит, Конор фактически признал, что он отец Кухулина?

Я поморщился.

— Не обязательно, вовсе не обязательно. Конор согласился выступить в роли его отца, потому что отца у него нет. Это все, что мы можем предположить.

Коналл хитро улыбнулся.

— И ты именно так считаешь?

— Я считаю, что всегда безопаснее предположить наиболее вероятный из двух противоречащих друг другу вариантов. Если ты предлагаешь мне сделать выбор — или Кухулин — плод кровосмесительной связи Конора с сестрой, и поэтому король помогает ему, или король сделал то, что сделал бы для мальчика, находящегося под его защитой и покровительством, любой достойный человек, то я предпочел бы считать, что он достойный человек.

Коналл улыбнулся, уставился на свои башмаки и покачал головой, потом искоса взглянул на меня. Он не поверил ни единому моему слову.

В оружейной было темно, лишь тонкие полоски света проникали сквозь узкие бойницы, расположенные под самым потолком. Некоторые лучи падали на лежавшие на полу доспехи, отражаясь в драгоценных камнях и полированном металле радужными бликами, от которых слепило в глазах и еще больше болела голова.

Конор подошел к дальней стене, там в углу стояла огромная связка копий. Он взял одно из них, осмотрел и бросил его Кухулину тупым концом вперед. Мальчик поймал его одной рукой, перевернул копье и сильно ударил торцом древка о каменный пол. Копье задрожало и раскололось прямо в руке мальчика по всей длине. Он посмотрел на расщепленное дерево и, не сказав ни слова, отбросил испорченное копье в сторону.

Я вспомнил, как у ворот замка Куллана он подбросил копье в воздух и поймал его в дюйме от своей груди.

Конор и Кухулин долго смотрели друг на друга, не произнося ни слова. Потом Конор взял еще одно копье и бросил его острием вперед, целясь так, чтобы оно пролетело в паре футов от мальчика. Кухулин даже не сдвинулся с места. Наконечник копья просвистел над его плечом, рука Кухулина метнулась вверх и сомкнулась на середине древка. Он подбросил копье, ухватил его за конец, и, сделав им широкий круг, ударил металлическим наконечником об пол, высекая искры. Наконечник согнулся и отлетел в сторону.

Король вскинул руки вверх и рассмеялся, на этот раз над самим собой.

— Достаточно! — продолжая хохотать, воскликнул он. — Боюсь, так у нас вообще не останется оружия.

Он, перешагивая через сломанные копья, прошел в соседнее помещение и через мгновение появился снова, держа в руках огромное копье, свое собственное. (Когда барды воспевали воинские подвиги Конора, они называли его копье «мозгоколом». Римские солдаты тоже давали имена своему оружию, особенно осадным машинам. В Седьмом легионе в Галлии была гигантская катапульта, которую называли «кельтодавом».) Поставленное вертикально, копье Конора было выше головы взрослого мужчины, а толщиной — с мое запястье. Древко было сделано из полированного ясеня, покрыто по всей длине гравировкой из белого золота и инкрустировано огамическими письменами с именем короля. Он протянул копье Кухулину, тот с улыбкой принял его, поднял вверх и с силой ударил о землю. У нас с Оуэном задергались лица и перехватило дыхание, однако дерево издало низкий гудящий звук и отскочило, оставшись целым. Кухулин усмехнулся.

— Вот это копье! — воскликнул он.

Конор, улыбаясь, кивнул.

— Да, это уж копье так копье, — подтвердил он. — Пусть многие коннотцы падут под его ударами, — он оглянулся. — Так, теперь давай подберем тебе колесницу.

Конор повел Кухулина к находившимся поблизости конюшням, где выстроился целый ряд колесниц. Король провел рукой, показывая на них.

— Выбирай, — сказал он.

Кухулин, не глядя, подал мне копье, настолько естественно, что я взял его, даже не задумываясь. Он подошел к ближайшей колеснице и взобрался на слегу.

— Ну, что скажешь? — спросил Конор, глядя, как мальчик с интересом осматривает колесницу.

Кухулин двигался внутри колесницы, сосредоточенно прислушиваясь к своим ощущениям. Потом он остановился, напрягся и, подпрыгнув, опустился всем весом своего маленького тела на один из участков доски. Раздался треск, и колесница раскололась прямо посередине.

На какой-то момент мы застыли с изумленно раскрытыми ртами. Кухулин выбрался из обломков колесницы и целеустремленно направился к следующей. Конор шагнул вслед за ним.

— Племянник, — позвал он и, когда мальчик оглянулся, показал ему в сторону своей колесницы.

Мы были поражены щедростью подарка короля, в то же время понимая, что он, вероятно, спас от разрушения большую часть других колесниц.

Королевская колесница была самой большой в Имейне. Слегу сделали из цельного ствола, пол вырезали из одной дубовой доски, боковые части соорудили, выгнув кусок коры, а по всей окружности шли три обруча, выкованные из красного золота. По бокам сверкали бронзовые ручки, поводья и уздечки были украшены яркими драгоценными камнями. Лицо Кухулина засветилось от радости. Он поднялся на колесницу и походил по ней, что-то проверяя, к чему-то прислушиваясь. Потом он повернулся к королю, светясь от удовольствия.

— Вы разрешите?

Король улыбнулся.

— Конечно, — ответил он. — Она твоя.

Мы с Оуэном знали, что Конор очень ценил и свое копье, и колесницу, которые считались лучшими в Ольстере. Это делало подарок еще более щедрым. Однажды я видел, как Оуэн подарил свой кубок какому-то человеку лишь по той причине, что тому очень понравился этот сосуд. Я заметил на лице барда тень сожаления и спросил, почему он отдал свой любимый кубок, если у него в комнате нашлась бы дюжина других, о которых он бы и не вспомнил. Оуэн удивился моему вопросу.