Они подошли к форсайтскому склепу, находившемуся в Ливанском круге. Рядом, как часовой, стоял крепкий одинокий кедр. Редкие облака, похожие на заячьи хвостики, были рассеяны в быстро меняющемся небе. Массивное, прочное сооружение олицетворяло, казалось, саму сущность людей, чье имя носило. По мнению Майкла, больше всего оно было похоже на уже смонтированную стандартную пристройку к клубу для избранных. В некотором смысле так оно и было. К клубу, предъявлявшему своим членам только два требования: вечное членство и вступительный взнос, не подлежащий возврату. Высокое, безобразное, ни на какое другое не похожее, с меньшим, чем на других, количеством завитков и украшений, с одним-единственным каменным венком в самом центре фасада над строго выгравированными словами: «Семейный склеп Джолиона Форсайта. 1850 г.». При виде его Майкл невольно подумал, что должного восхищения перед этой семьей он до сих пор никогда не испытывал. Уважение, которое он чувствовал к своему тестю, должно было распространяться на всех ее членов, на всех предков. Создать такую семью на пустом месте – без высочайшей милости, без пожалованной земли, как это было с его собственной семьей, – только тяжелым трудом и усердием! Флер как-то говорила ему, что ранние Форсайты были мелкими фермерами-арендаторами. Неудивительно, что они, рожденные на земле, были сильны и выносливы. Проделать за два поколения путь от мелкого фермера до джентльмена! Неплохой урожай!

Майкл почувствовал легкое шевеление сбоку – это Уинифрид вынула руку из-под его локтя. Он понял ее жест и приостановился – последние несколько шагов она прошла одна.

Она принадлежала к тому классу и к тому времени, когда женщинам полагалось ожидать дома, пока мужчины хоронят близких, и Уинифрид впервые видела семейный склеп. Его простота и внушительность удивили ее и в то же время произвели большое впечатление. Так вот где покоились Старые Форсайты, как их называли еще при жизни. Энн, Джемс, Сьюзен, Роджер, Джулия, Эстер, Николас и «беби» Тимоти – все они были погребены здесь. Схоронила Уинифрид и многих из своего поколения: двоюродные братья и сестры – Джордж и Фрэнси, молодой Роджер, молодой Николас, Юфимия, и ее родные сестры Речел и Сисили – тоже лежали здесь. Ну, а ее любимый брат, который здесь не лежал, а был по собственному желанию похоронен под стволом старой дикой яблони на погосте в Мейплдерхеме. Сомс! Когда-то он считался самым несокрушимым Форсайтом из них всех.

Протекали минуты, а Уинифрид все стояла, не шевелясь, чувствуя себя одинокой, как никогда в жизни. Никого из них больше нет, все они, персонажи, игравшие очень большую роль в ее жизни, ушли из нее; ушел и ее век – век нарядов и карет, перьев и кружев, танцев, веселья и юности – все это исчезло вместе с ними. Она попыталась вспомнить, когда последний раз все они, живые, собирались вместе. На ее собственной свадьбе? Нет, конечно же, нет. Это было… И тут она вспомнила. На приеме у дяди Джолиона, когда была объявлена помолвка его внучки Джун и молодого архитектора Филипа Босини. Как закружились события после того рокового дня! Он положил начало всему.

С нее было довольно! Хотя, прежде чем признаться в том, что силы ее уже на исходе, она долго еще могла бы держаться, но… внезапно Уинифрид почувствовала смертельную усталость. Она вернулась к Майклу, и какое-то время они молча ходили по поросшим травой дорожкам, она снова держала племянника под руку, только опираясь на него чуть сильнее, чем прежде.

– Хотела бы я знать… – сказала она. Они прошли еще несколько шагов, и только тогда она закончила фразу. – Хотела бы я знать, как все сложилось бы, не женись тогда Сомс первый раз.

Неясное предчувствие еще раньше подсказывало Майклу, что, сопровождая Уинифрид, он становится как бы землепроходцем в прошлое семьи, но даже и на этой священной территории не предвидел каких-то неожиданных откровений. С того самого дня, когда он впервые столкнулся с этой удачливой породой в той маленькой галерее, Майкл чувствовал себя как слепой нищий, проникший в залы форсайтской истории и вынужденный из-за своего увечья жаться к стенам и огибать громоздкие предметы мебели, попадавшиеся ему на пути, сознавая, что в любой момент может споткнуться и растянуться на полу, и, ориентируясь по периметру, постоянно гадать, где же находится невидимый центр. Теперь похоже было, что зрение его может быть частично восстановлено благодаря этому случайно зашедшему разговору. Майкл только один раз прежде слышал о «первом браке». Это случилось, когда Флер снова встретилась со своей большой любовью (он никогда не думал о ее кузене как о любви «первой», поскольку знал, что второй у нее не было), и он попытался узнать правду у единственной из знакомых ему Форсайтов, которая казалась ему искренней. Но Джун, обладавшая, как он полагал, этим качеством, лишь чуть приоткрыла завесу над семейной тайной. Ее искренность не простиралась так далеко, чтобы она могла рассказать о собственной роли во всем случившемся, а без этого рассказ оставался неполным, отвлеченным. Она сказала ему лишь, что отец Флер был когда-то женат на матери Джона, но что брак оказался неудачным.

– Представить себе только – силой овладеть женщиной, которой ты неприятен! – прибавила Джун со своей обычной резкостью.

Зная это свойство Джун, совершенно ему самому не присущее, Майкл не воспринял истинного смысла ее слов.

Она всегда едко отзывалась о не нравившихся ей людях, и поэтому из ее слов он сделал вывод, что отношения тестя и его первой жены чем-то напоминали их собственные с Флер: то есть в их отношениях не всегда присутствовало взаимное влечение.

Итак, Майкл знал о семейной, тщательно скрываемой тайне Форсайтов; достаточно хорошее представление имел он и о кое-каких подробностях, но о сути дела и – тем более – о страстях, которые разыгрались вокруг него, не имел никакого представления. Может быть, Уинифрид просветит его?

Построив свой вопрос так, как будто все это давно ему известно и мало интересно, – прием, которому он научился в парламенте, – Майкл спросил:

– Это произошло задолго до того, как он женился на матери Флер?

Как и надеялся племянник, Уинифрид не поняла, что кроется за этим вопросом, и ответила так, как ответила бы человеку, который умудрился каким-то образом пропустить главу, читая роман.

– Господи, ну конечно же! Они ведь были женаты семнадцать лет.

Майкл вдруг ощутил легкое болезненное покалывание в затылке. Он понимал, что наконец-то движется туда, где ему вот-вот что-то может открыться, и внезапно ему стало страшно покидать привычные, так надолго затянувшиеся сумерки неведения. Семнадцать лет! Неудивительно, что все это зашло так далеко! Они с Флер были женаты всего лишь на два года дольше. Но сравнение тут неуместно – они были довольны. То есть он был доволен – а она?..

– Вообще-то прожили они вместе не больше трех лет… – продолжала Уинифрид, – или, может, четырех? Видите ли, Ирэн ушла от него. Но Сомс с этим не смирился. И очень долго думал, что сможет вернуть ее.

«Что отец, что дочь», – мелькнуло у Майкла в голове. Беспокоясь, как бы рыба не сорвалась с крючка, он осторожно держал леску на плаву.

– Они что, характерами не сошлись?