Когда стоявшие на каминной доске часы пробили четверть часа, Смизер – без сомнения, самая преданная из всех форсайтовских слуг, гордо и счастливо отдавшая услужению им шестьдесят лет жизни от девичества до старости, снова задремала и так, в полудреме, отбыла из своего эркера в «Вязах» и совершила последнюю переправу через невидимые, но вполне доступные воображению воды. Точное время ее ухода из жизни в этот безоблачный июньский день пришлось, были бы уши это услышать, на последний удар часов, отбивавших три четверти двенадцатого.

А в девять часов вечера того же дня (старые глаза Смизер спутали перед тем часовую и минутную стрелки, так же как ошиблась она, приняв померкший в слабеющих глазах свет за вечерние сумерки) смотритель этого крошечного поселения для стариков, расположенного на небольшом участке, «почти» на самом побережье, отворил заднюю дверь и произнес привычное: «Приветствую вас!».

Не услышав в ответ столь же привычного «А, это вы, мистер Фэрлоу!» (в большинстве случаев он был ее единственным за день посетителем), он осторожно, как и подобает старому солдату, прошел в ее маленькую гостиную.

Он нашел ее сидящей в старом кресле с высокой спинкой, уютно укутанной в красный шотландский плед, голова немного набок, глаза закрыты. Кто другой мог бы подумать, что она просто уснула, – кто другой, но только не Альберт Фэрлоу. Старый солдат, он не раз видел все это раньше, и даже при свете лампочки с низким напряжением сразу распознал все признаки. Дело даже не в том, что она была бледна, – старые люди и на побережье часто не блещут яркостью красок. Насторожила его и не ее неподвижность: ведь он знал, что старики во сне (самому ему немного не хватало до шестидесяти) дышат иногда почти незаметно. Нет, это было нечто совсем другое: что-то, что он впервые увидел в Ипре, когда его лучший друг получил как-то на рассвете пулю в спину; ну и конечно, за время этой последней работы он тоже кое-чего насмотрелся. Нет, Альберт Фэрлоу по опыту знал, что никогда у спящих людей не бывает такого спокойного выражения лица, как у мертвых.

Глава 11

Майкл наносит визит

После длительной поездки в удобном теткином автомобиле аристократу, владевшему феодальными землями и не лишенному сознательности, не требовалось менять внутренних скоростей, чтобы запрыгнуть в двухэтажный автобус на Пиккадилли-серкес и, демократично заняв место на залитом солнцем верхнем этаже, ехать в отдаленный район Хакни. Кстати сказать, было что-то умиротворяющее в натужном пыхтении автобуса на протяжении всего длинного петляющего маршрута с неторопливыми остановками и отправлениями, с дружелюбной толкотней в проходе пассажиров, заслышавших звонок, и непрестанной трескотней кондуктора, так что все заботы и тревоги Майкла, как личного так и делового свойства, временно отошли на задний план.

– Наверху есть свободные места! Осторожно, бабушка! Эй, малыш, а полпенни-то у тебя есть? Держись крепче! – то и дело вскрикивал кондуктор.

Динь-динь!

Ко времени второй остановки на Каледония-роуд Майкл решил, что поездка по Лондону в автобусе в воскресенье после обеда – это нечто совершенно особенное. И к тому же можно не сомневаться, что на много миль вокруг не найдется ни одного Форсайта.

На соседнем сиденье кто-то оставил газету – еженедельник. Газета оказалась развернутой на странице, одна половина которой была отведена новостям – очевидно, в противовес сплетням, рецептам, советам хозяйкам и конкурсам, – вторую же занимала политическая карикатура.

«Трое погибли при взрыве газа», «Собака вытащила мальчика из канала», «Угроза менингита в одном из лондонских районов». При ближайшем рассмотрении выяснилось, что это не тот район, куда он едет, и не тот, из которого выехал, а совсем другой, дальше на восток. «Летние температуры растут»… и так далее. Ерунда, а не новости, и новости о ерунде! Майкл скользнул взглядом по карикатуре, потом присмотрелся внимательнее – ничего не скажешь, здорово сделано; художник изобразил премьер-министра и немецкого канцлера в виде боксеров на ринге. Судья поднял кверху руку маленького австрийца – тот в позе победителя стоял в самом центре рисунка, одетый в шорты и форменную фуражку, тогда как озабоченный тренер – с лицом министра иностранных дел – обмахивал Мюнхенским соглашением обвисшего на канате Чемберлена. Подпись под рисунком гласила: «Чемберлен на канатах». «Именно там он и находится, – подумал Майкл. – И мы все вместе с ним!» Но вот портить настроение своим спутникам он не даст. Ни к чему это, решил Майкл, складывая забытый экземпляр «Санди блэкгард» и осторожно сбрасывая его на пол.

Слезая с автобуса на улице, похожей на все главные улицы предместий, Майкл сообразил, что не знает точного адреса. Он уже хотел остановить кого-нибудь из приветливых местных жителей и спросить, куда ему идти, приложив, если нужно, к вопросу монетку, но в этот момент увидел столь нужный ему указатель. Его обогнал чудовищно неуместный на этой пыльной, без всяких признаков растительности, улице, на которую с двух сторон глядели немытые окна, некто в безукоризненном черном цилиндре, из-под полей которого выглядывало почти девически нежное лицо, безошибочно выражавшее высокомерие. Лицо подпирал крахмальный воротничок слепящей белизны, а ниже был жилет ярко-лилового цвета. Сзади ансамбль дополняли великолепно отглаженные фалды. В общем, это было зрелище, которое вряд ли можно увидеть где-то еще в цивилизованном мире. Выпускник Итона в полном параде, идущий выполнять назначенное на этот семестр доброе дело. «Ибо филантропу можно сто грехов простить, – вспомнилось Майклу. – А как же… и ему и мне, нам обоим!» Он повернулся на каблуках и пошел следом за юношей на некотором от него расстоянии, признав с сожалением, что при всех своих социалистических устремлениях по-прежнему нуждается в том, чтобы путь ему указал кто-то из «своих».

Войдя в миссию, Майкл не увидел Льюиса, но двойники его – в одиночку или собравшись кучками – были рассеяны по всему залу, все одетые в разной степени поношенности форменную одежду людей, выброшенных за борт жизни.

Еще какие-то люди – новобранцы, а также, без сомнения, некоторое количество добровольцев – просочились внутрь вслед за Майклом. В зале пахло варящимся супом; этот запах, перебивавший более устоявшиеся запахи: немытых тел, дешевого табака и даже слабого раствора карболки, подтверждал, что приехал Майкл как раз вовремя, чтобы застать прототип.

– Вы не знаете случаем человека по фамилии Льюис? – спросил Майкл у сидевшего поблизости на одном из шатких венских стульев, однако тот при первой же попытке ответить зашелся в кашле, щеки его побагровели и надулись над прокуренными усами, сухожилия на шее натянулись, грудь судорожно вздымалась и опускалась, и за все это время ни одного звука он так и не издал.

Чтобы уберечь легкие человека от перенапряжения и стул от ненужной перегрузки, Майкл прибавил:

– Он бывший солдат.

– А мы все, господин хороший, по-вашему, кто? – вымолвил человек наконец, задыхаясь, и стал вытирать тыльной стороной дрожащей руки слюну с подбородка. А затем указал рукой на дальний конец комнаты, не потревожив при этом невероятной длины пепел своей самокрутки.