– Вы хотите сказать – ей так и не удалось совладать с моим братом?

Майкл только собрался возразить, что в его вопросе не крылось никакой задней мысли, но Уинифрид успокаивающе похлопала его по руке.

– Ладно, ладно. Я прекрасно знаю, какой у Сомса был трудный характер. Сомневаюсь, что я сказала бы это, пока он был жив, но… что уж там. Моя мать любила моего отца, но это не мешало ему по временам быть сущей Божьей карой. А Сомс во многом был похож на отца.

– А может, она – я хочу сказать, Ирэн, – он затруднился, произнося имя, которое до этого дня слышал только из уст Джун, – может, она просто не умела проявлять свою любовь? – И, вспомнив свой разговор с Флер, прибавил: – Не все на это способны.

– О, – сказала хмуро Уинифрид, приостановившись. – Если бы так. Бедный Сомс! Мне кажется, для него худшее во всей этой истории было то, что, выйдя замуж второй раз, она оказалась на удивление любящей женой. Так что, понимаете…

Пессимизм Майкла опередил его мысль – интересно, стала бы любящей женой Флер, если бы?..

– Но, как видите, все обернулось к лучшему. – Еще теплящиеся в ее душе остатки материнских чувств вызвали у Уинифрид желание утешить, хотя порыв был не вполне осознан, недостаточно силен и, к сожалению, не достиг своей цели. – В конце концов Сомс встретил Аннет.

– И тогда родились Джон и Флер, – тихо сказал Майкл. В сущности, он обращался к себе самому, мысли его находились за сотни ярдов отсюда. И тихонько прибавил: «И в роковом объятии тех двух врагов…» Женщина, которую по-настоящему любил ее отец, стала матерью человека, которого по-настоящему любила Флер! Бедные, не под той звездой родившиеся любовники. В ушах у него до сих пор звучал печальный голос Флер, попросившей его как-то вечером, еще до того, как они поженились, до того, как он решил, что никакого шанса у него нет:

– Вернитесь, когда станет ясно, что желание мое не исполнится.

Он давным-давно выяснил, что это было за желание – получить разрешение любить и быть любимой ее кузеном Джоном. Позднее от Джун он узнал последнюю недостающую деталь. Причину, почему ей было отказано в этой любви. Теперь он знал всю историю – во всяком случае, так ему казалось. И в истории этой не было… не было ничего смешного.

– Да, – твердо сказала Уинифрид. – Брак этот положил начало… всему. – Она хотела было сказать «семейной вражде», но передумала. Не в ее характере было произносить громкие слова там, где можно было обойтись спокойными.

Уинифрид продолжала рассказ, Майкл сосредоточил все свое внимание.

– Сначала все мы порадовались за Сомса. Я считала, что Ирэн тонкая натура с артистическими «наклонностями». И уж он делал для нее все, стремился удовлетворить каждое ее желание, но впечатление было, что у нее нет никаких желаний. – Тут Уинифрид сделала гримаску, поджав рот и опустив книзу уголки губ, отчего все припудренные морщинки на ее лице пришли в движение, придав ему особую выразительность. Самый факт отсутствия желаний был для нее, убежденной сторонницы форсайтского мировоззрения, сестры Сомса, аргументом для обвинения в «артистизме». – Он даже выстроил для нее прекрасный загородный дом, хотел попытаться начать все сначала.

– Но это не помогло? – предположил Майкл.

– Нет! Ирэн изменила ему с архитектором.

Оценивая воздействие страстей на человеческую натуру, Уинифрид невольно обнаружила полное отсутствие таковых в себе самой. Напрасна была надежда, что именно она сможет оживить забытые страницы семейной хроники.

Упоминание о доме мало заинтересовало Майкла – еще одна область семейных отношений, доселе неведомая ему. Его нисколько не удивило, что Сомс пытался скрепить распадающийся брак, подперев одну основу права другой, а именно собственностью. Считая так, Майкл был ближе к истинной сути дела, чем думал.

Сомс, этот архитипичный Форсайт, не считал, что, основываясь на имеющихся в его распоряжении фактах (как они трактовались в 1887 году), следует рассматривать брак и собственность как основы права, хотя, конечно же, таковыми они были; вернее, он полагал, что и жена, и дом были его собственностью, и, исходя из этой предпосылки, законной и верной, и решил действовать тогда, много лет назад. И для тени Сомса Форсайта могло быть небольшим утешением, что среди тех, кто сейчас, пятьдесят лет спустя, находился на Хайгейтском кладбище, только один человек – и тот уже покинувший этот мир – знал точно, к каким крайним мерам ему пришлось прибегнуть.

Однако Уинифрид еще не совсем закончила свой рассказ.

– Сомс был так очарован ее красотой, что, казалось, вовсе не замечал, что творится вокруг, а если и замечал, то его это не беспокоило. Она действительно была хороша. И сейчас еще хороша, насколько я знаю, хотя мы почти однолетки.

В голосе Уинифрид прозвучала легкая обида, как будто бы возраст, обычно стирающий различия между людьми, должен был бы устранить вообще всякую разницу между ней самой и ее бывшей невесткой.

И, ставя последнюю точку на своем объяснении, она сказала:

– Нет, этот брак с самого начала не обещал ничего хорошего. Ирэн была слишком чувствительна, слишком артистична для Сомса – для всех нас, если уж на то пошло. Но, конечно, с кузеном Джолионом все обстояло иначе – он ведь был художником. Членом Академии художеств. Вы знали это?

Нет, этого Майкл раньше не знал, а теперь его мысли, настороженные бесконечным переплетением вещей и событий, устремились дальше. «Джолион Форсайт. Член Королевской Академии художеств». Изображенный на ней мальчик – вне всякого сомнения, Джон, а Флер поставила портрет у себя в комнате.

* * *

Вернувшись на Грин-стрит, Майкл сперва вежливо отклонил предложение тетки остаться к завтраку, а затем и предложение воспользоваться ее автомобилем. Пройтись пешком до Саут-сквер будет только приятно, сказал он. Он не сказал, однако, что любезность, оказать которую он не задумываясь согласился, на деле обошлась ему дорого и что, как он надеется, прогулка в одиночестве поможет ему осмыслить и усвоить только что узнанные подробности. Если бы это случалось чаще, он, наверное, заметил бы, что подобное чувство возникало у него всякий раз после того, как он узнавал что-то новое о форсайтском прошлом.

Возвращаясь от Уинифрид, Майкл непроизвольно провел рукой по пиджаку, словно тревожившая его боль находилась в желудке, а вовсе не в сердце. Под рукой нащупался какой-то плоский четырехугольный предмет. Письмо! Он вынул конверт из кармана – наклеенная на него коричневая марка стоимостью в полтора пенса франкировала его вину – и опустил письмо в почтовый ящик на углу. Теперь при удаче попадет в номер во вторник. Бедный Льюис! Бедные влюбленные! Бедные все!

Перед отходом Майкл поцеловал Уинифрид в щеку, она проводила его взглядом. До чего же приятный человек, и какое стабилизирующее влияние он оказывает на Флер!

Усаживаясь за одинокий завтрак – во время которого ей вполне мог вспомниться вчерашний гость, – Уинифрид Дарти призналась себе, что после предпринятой экспедиции неожиданно чувствует себя очень освеженной, – то, что она переложила большую часть собственных забот на чужие плечи, прошло для нее совершенно незамеченным. По ее ощущению можно было подумать, что она побывала на курорте, а не на кладбище. Она попросила принести утреннюю почту, чтобы просмотреть ее за завтраком, и ощутила приятную теплоту (отнюдь не от тарелки холодного огуречного супа) при виде лежащих поверх писем трех визитных карточек. Увы, ни на одной не стояло имени очаровательного аргентинца; но нельзя же ожидать, что он так скоро снова посетит ее. Одна карточка была от Летти Мак-Эндер, которая извещала, что она снова в городе и проведет здесь «сезон», вторая от Грейс – младшей дочери молодого Роджера, которая не очень-то вежливо вычеркнула на ней карандашом имена своих сестер, давая понять, что приходила одна, и третья от преподобного Джона Хзймена. Этот молодой человек был достаточно дерзок, но и очень забавен. Ну что ж, очень жаль, что все они ее не застали, но то, что сама она нанесла визит Старым Форсайтам, было ей приятно. Она действительно чувствовала прилив бодрости. Просто замечательно, даже морской воздух не подействовал бы на нее столь бодряще. Вскрывая письма, Уинифрид невольно улыбнулась. Все три карточки были оставлены утром. Только подумать, что сказала бы тетя Энн, узнав об этом.