болел. Потом его так запугали этими карами, что он в итоге повесился. И когда вилланы задают мне такие вопросы, отвечать на них очень не хочется. Потому что отвечать надо, как все, не отклоняясь от линии партии.

Вернулись женщины из овина.

— Сможешь ли ты вылечить этих овец? — спросил я Азалайсу.

— Они кашляют, потому что у них в легких завелись черви. Такое часто бывает. Я дам снадобье, которое вылечит их за несколько дней.

— Завтра посмотри и других животных в деревне, наверняка таких много!

Тут мне в голову пришла неплохая мысль.

— Давай-ка сделаем так, приятель, — обратился я к старосте. — Вот эта фройляйн, Азалайса Швайнфельд, искусна во врачевании коров и прочего скота. Она побудет тут несколько дней, и всех, кого она вылечит, я заберу с собой в город. Там мы продадим эту скотину, и рассчитаемся за вас по ренте для диоцеза.

Староста явно оказался в замешательстве от столь необычных условий.

— Вы ничего не потеряете. Эта скотина без лечения подохнет, и вы не получите ничего.

— Что же, боюсь, у нас нет выбора. Вы тут власть, герр Андерклинг, мы лишь можем согласиться с вашими условиями!

— Ну и славно. Обговорим это еще раз утром. Кстати, как у вас тут на дорогах? Гоблины, орки, бриганды не трогают путников?

— Уже пять лет никого не было, — ответил староста, пряча глаза. — Они если и бывают, обычно осенью, когда урожай поспеет.

Деревенский ратман не зря сконфузился от моего вопроса. Раньше ведь старосты сами привозили оброк в Андтаг. Но затем почему-то начались разбойные нападения, когда грабители отнимали у старост деньги, а самих их не трогали. После нескольких инцидентов за деньгами стали посылать людей из монастыря, и нападения чудесным образом прекратились.

Вернулась Аззи с охапками каких-то трав. Спросила у хозяйки котел. Та принесла неплохой медный котелок, сильно попользованный, но еще крепкий. Аззи, глядя на меня, сделала умильно-просительную гримаску.

— Герр Энно, не могли бы вы помочь мне отнести котел к лесу?

Я отнесу, я не гордый. Взяв котел и хозяйский топорик, я пошел за ней к ближайшей рощице, жидкой цепью тянувшейся вдоль ручья.

С дровами все оказалось непросто. В своем мире я привык, что, придя в лес, можно сразу найти уйму коряг и упавших сухих веток на костер. Тут не так. Роща принадлежит монастырю, и рубить ее нельзя. Вилланы ходят туда каждый день, собирают сучья и хворост, так что не найдешь ни ветки.

Я, как эмиссар монастыря, конечно, мог что-нибудь и срубить. Только тут тоже все непросто. Во-первых, сухостой еще надо найти, ведь такие деревья быстро падают и их сразу забирают вилланы. А живое дерево с влажной от весенних соков древесиной мы просто не сможем использовать.

Во-вторых, срубив дерево, получаем пень. По этому признаку егерь или какой-нибудь другой церковный министериал решит, что вилланы совершили потраву, и накажет деревню.

Колдунья, услышав мои затруднения, только рассмеялась. Подойдя к чахлому, пораженному какой-то болезнью грабу, она коснулась его рукой и что-то зашептала.

Сначала, вроде бы, ничего не происходило. Но затем я увидел, что листья дерева на глазах иссыхают и скручиваются. Кора его стала сухой и ломкой, ветки безжизненно повисли. Такое я видел только в научно — популярных передачах, когда природу показывают на ускоренной съемке. Вживую это выглядело страшно.

Оа точно, ведьма. Может, зря я ее тогда спас? Надеюсь, моя защита от магии надежно действует и против таких ее видов…

— Теперь руби — сказала мне Аззи, оторвавшись от дерева. — Только не очень низко, вот тут — она чиркнула ногтем по стволу дерева примерно на уровне пояса.

Не без труда я свалил его. Древесина оказалась настолько сухой, что топор со звоном отскакивал, отдаваясь болью в руках. Аззи тем временем, спустившись к ручью, почистила котел речным песком, оттирая копоть и остатки еды, потом набрала в него воды, черпая ее ладонями, и что-то тихонько шепча при этом.

Когда я, наконец, высек кресалом огонь, и тонкое оранжевое пламя охватило ветки, у все было готово. Осталось только приладить котел над огнем, вкопав в землю крепкие суковатые колья.

Потом Аззи кидала в котел травы и растертую кору, шепча свои заклинания. От варева поднимался легкий белый дымок. Оглянувшись на срубленный мною граб, я не поверил глазам — из его пня уже лезла молодая зеленая поросль, поднимаясь выше моего роста. Вот это да!

— Он вырастет через несколько дней. Будет дерево выше прежнего, — сообщила Аззи, заметив мой изумленный взгляд.

— Ты много чего умеешь, я смотрю. И копыто можешь вырастить, и дерево. И все это с неимоверной быстротой. Никогда не поверю, что это можно сделать без магии!

— Ты умный парень, Энно. Конечно, это она!

Вот это да!

— Так-так-так. То, что ты применяешь — это магия жизни?

— Так ее называют жрецы Света. Мы зовем это «Священный дар богини Шаллии».

— Но это…запрещено!

Она остро глянула мне в глаза.

— И что? Сожжешь меня на костре?

— Я — нет. А вот первый попавшийся инквизитор…

— Поэтому я и жила себе тихонько в глухой деревне. И даже там меня достали. А ты меня таскаешь по городам с кафедральными соборами!

— Ну, надо же было предупредить!

— «Предупредить», — передразнила она. — Ты даже половины не поймешь того, что я тебе могла бы рассказать.

— Ну, уж как-нибудь попытайся.

Мы проговорили полночи. Потом я улегся на охапку камыша, брошенную у костра. В мою «постель» Аззи добавила какие-то травы.

— Чтобы не было вшей и прочего, в свою кровать надо укладывать подмаренник и мяту! И мыться почаще.

Я уснул, глядя на темно-красные угли. Азалайса же, казалось, не нуждалась во сне. Когда я засыпал, она еще колдовала со своими травами, помешивая булькающее в котле варево.

Глава 14

Наутро, оставив Аззи лечить местный скот, я поехал по другим деревням.

Дорогой я вспоминал ее вчерашний рассказ. Учение Шаллии оказалось причудливой смесью вполне научных сведений и какого-то дикого шарлатанства. Шаллийки — в основном, как я понял, это были женщины — знали, что все организмы состоят из клеток. Они называли их «монады». И им было известно, что если изменить малую часть такой «монады», то можно получить организм с иными, улучшенными свойствами, а то и вообще, какое-то новое существо. И они это делали с помощью своей «магии жизни», причем могли вытворять такое, «что и не снилось нашим мудрецам».

При этом в дела людей они старались лишний раз не соваться. Но, в целом, шаллийки относятся к нам без особой симпатии, что