Но женщина не унывала: клиенты остались, и это давало шанс снова скопить приличную сумму. Канавина твердо решила: теперь она откроет маленький магазинчик, наймет охрану и будет процветать. Судьба не позволила ей сделать и этого. Когда Соня накопила достаточную сумму, ее сожитель, тоже челнок, хлебнув неразбавленного виски, вообразил себя Рокфеллером и отправился в только открывшееся казино, где проиграл все свои сбережения. Узнав, какую сумму ему придется выплатить, он решил не связываться с гориллами-охранниками, выразительно поглядывавшими на него, и не продавать свою квартиру. Парень явился к Канавиной, беспрепятственно впустившей его, сильно избил и забрал все деньги, предназначенные для аренды помещения под магазин. Случившееся стало шоком для Сони. Она не стала заявлять в милицию, хотя об этом постоянно просила ее мать, потому что была уверена: над ней довлеет какой-то злой рок, превращающий в прах все, к чему она ни притронется. Женщина нашла неудачам своеобразное объяснение: все они происходят оттого, что она носит не свое имя. Она не Софья, она Регина, Софья обречена на поражение, Регина запрограммирована на удачу. Женщина решила остаться Софьей только по паспорту, представляясь новым знакомым новым именем и ожидая светлой полосы.

Только та не торопилась появляться на горизонте. Однажды ночью тихо и незаметно умерла мать. Вернувшись в пустую квартиру после похорон, женщина почувствовала себя ужасно одинокой и впервые за девять лет вспомнила о бывшем муже, Василии, за все время отсидки не подававшем о себе вестей. Ей вдруг захотелось узнать о нем хоть что-нибудь, и судьба услышала ее. Как-то вечером, проходя мимо почтового ящика, она заметила, что он не пустует, как обычно: Канавина давно ничего не выписывала и не получала никаких писем. Трясущимися руками женщина открыла ящик и достала письмо. Обратный адрес поразил ее: письмо от Василия. Дома, судорожно вскрыв конверт, Соня принялась читать. «Здравствуй, дорогая Сонюра, — писал бывший муж, и от имени «Сонюра» на глаза навернулись слезы: так называл ее только он. — Прости, что решил побеспокоить тебя весточкой о себе, не думаю, что ты будешь плясать от радости, и все же пишу. Любимая моя, за все девять лет я постоянно вспоминал о тебе, ты навсегда осталась в моем сердце, по мере возможностей я следил за тобой, прося сообщать мне о твоей жизни, и всегда был в курсе твоих дел. Я знаю, милая: сейчас ты одна, ты несчастна, и чувствую на себе огромный груз вины. Прости, родная, за искалеченную жизнь. Видит бог, я не хотел, чтобы все так кончилось. Помогая совершать, как сказано в «Уголовном кодексе», хищения в особо крупных размерах, я думал только о тебе. Меня не покидала мысль, что скоро ты уйдешь от меня: я видел это в твоем взгляде, улыбке, в твоем нежелании ложиться со мной в постель, и мне казалось, что тебя можно удержать, окружив вниманием и материальным благополучием. Все мои грехи — они тоже ради тебя. На суде я взял на себя львиную долю вины. Зачем? Иначе приговор был бы не таким суровым, и я вернулся бы домой значительно раньше. Но я не хотел возвращаться раньше, потому что знал: сколько бы мне ни дали, ты не будешь меня дожидаться, подашь на развод сразу, что ты и сделала. Я не обвиняю тебя, наоборот, говорю спасибо за мать: о ее смерти мне давно сообщили. У нее я тоже прошу прощения в молитвах. Знаешь, в тюрьме я уверовал в Бога, и думаю, он примет мое раскаяние. Какие нравственные мучения мне пришлось вынести! Я всегда раскаивался за содеянное и сейчас раскаиваюсь и молюсь, потому что вижу, что ты несчастна, и это в какой-то мере моя вина. Поверь, если бы я мог хоть чем-нибудь помочь тебе, сделал бы это с радостью. Признаюсь честно, сколько раз я говорил себе: черт возьми, даже отсидев такой большой срок, я выйду на волю достаточно молодым, приду к ней, и, если она захочет, мы сможем начать все с чистого листа. Думая так, я берег себя для нашей будущей жизни, не поддаваясь ужасам зоны, берег для честной жизни и будущих детей, которые не должны нести клеймо родителей. Иногда, особенно когда я узнавал о твоем расставании с очередным мужчиной, я начинал верить в осуществление своих надежд, но, по иронии судьбы, пишу тебе письмо, когда надежды больше нет. Два года назад мне сообщили страшный диагноз — прогрессирующий лейкоз. Милая, я не доживу до освобождения и никогда тебя не увижу: жить мне осталось от силы три месяца. Еще раз прошу у тебя прощения, моя родная, любимая, единственная. Если ты простила меня и если уверовала в Бога, исполни мою просьбу: ставь за меня свечки, пока за здравие, через три месяца — за упокой, и не забывай могилу матери.

Крепко целую, любимая Сонюрка! Твой Василий».

Закончив читать письмо, женщина упала на кровать и разрыдалась. Ей было нестерпимо жаль бывшего мужа и совестно перед ним. На какое-то мгновение захотелось, чтобы он вернулся. В этот вечер ее страшно мучила совесть, но это был последний раз, когда совесть дала о себе знать. Прорыдав целую ночь, Софья утром встала с постели другим человеком. Раскаяние отошло на задний план, и теперь она считала мужа виновником всех ее бед. Хотел для жены материального благополучия, хотел удержать ее и позволил себя посадить — это не любовь. Даже если это и любовь, такой неудачник ей не нужен. Вот возьмись за такое дело она, ее бы ни за что не поймали, и тем более она не стала бы вешать на себя вину других. «Дурак и неудачник», — такой окончательный приговор получил Василий, и Софья решила устроить свою личную жизнь. Она считала себя достаточно привлекательной. Так и было, хотя юной назвать ее уже было нельзя. Кроме внешности и отдельной квартиры (она, конечно, не собиралась ее ни с кем делить), у нее не было ничего: ни образования, ни хорошей работы, ни денег. Вот и получалось, что мужчины, которые заинтересовывались ею и готовы были продолжать знакомство, ее не интересовали, а те, которые могли понравиться ей, отказывались идти на встречу. Как-то раз Софье попалась в руки газета с рекламой брачного агентства «Людмила». Она позвонила по указанному телефону, и бойкий женский голос ответил, что она молодец, успела вовремя позвонить, потому что осталась одна кандидатура, да и та потому, что мужчина сам только сегодня позвонил. Именно такая женщина, как Софья, ему и нужна, сам он бизнесмен, постарше ее лет на десять, но очень обеспеченный, ищет хорошенькую женщину ее возраста (сваха подчеркнула: кроме возраста и внешности, ему ничего не важно). Если Софью устраивает такой вариант, она должна встретиться с ней (женщина сказала, что они только открылись, в офисе ремонт, и поэтому она встречается с клиентами на скамейке в парке Детства и Юности), принести деньги (услуги агентств такого рода всегда были платными) и оставить свои данные. Если мужчина заинтересуется Софьей («А я почему-то в этом не сомневаюсь», — щебетала сваха), она даст ему ее телефон, они встретятся, а за продолжение отношений агентство ответственности не несет. Софья встретилась со свахой в назначенный день, заполнила анкету и стала ждать.

Бизнесмен Георгий позвонил ей вечером и назначил встречу. Женщина почему-то очень рассчитывала на нее, сделала тщательный макияж, придававший ей, как говорили некоторые, особую сексуальность, побрызгала шею и запястья духами с феромонами, но Георгия это не взволновало. Встретившись с высоким, красивым и респектабельным мужчиной, Канавина из кожи вон лезла, чтобы ему понравиться, намекала на отдельную квартиру и возможность уединиться, однако тот не слышал или не хотел слышать ее намеков, вел разговоры на какие-то заумные темы, типа: «Что выдумаете об экономической политике? Заслуживает ли этот фильм премии «Оскар»? Как, вы его не смотрели? Заслуживает ли эта книга такого пристального внимания, какое ей сейчас уделяется? Как, вы не читали?» Слушая его, Софья чуть не плакала от обиды и злости и не удивилась, когда он, попрощавшись, не назначил время нового свидания.