Эдуард Евгеньевич – наш декан, руководит факультетом биомеханики и спортивной медицины, не соображая ничего ни в той, ни в другой области. Полный профан в науке, поднаторевший в руководстве коллективом, он прекрасно ориентируется в разных житейских ситуациях. К тому же – опытный царедворец, владеет системой сдержек и противовесов, вовремя находит и подкармливает лояльных к власти, а в отдельных случаях не брезгует изготовлением подмётных писем для устранения неугодных. В то же время не лезет в научную работу кафедр, но знает цену каждому и умеет преподнести «наверху» в нужном свете всё лучшее, что случается на факультете…

Правда, я абсолютно не представляю себе, что он говорит и делает на этом самом «верху».

Намедни произошло следующее. Заканчивая выступление на еженедельном совещании преподавателей факультета, Эдуард Евгеньевич окинул сидящих пронзительным взглядом и со значением произнёс:

– А напоследок хочу ознакомить всех с приказом первого проектора нашего университета…

Бубняще-шепчущая аудитория поперхнулась тишиной. Я сжалась в предчувствии взрыва. Но его не последовало. Ожидаемый взрыв смеха неожиданно рассыпался на сдавленный кашель, фырканье, чихание, сморкание и шарканье ног по полу.

Я выдохнула и расслабилась. Позади меня гениальное высказывание декана уже комментировал Ярослав.

– Всё правильно, – бубнил он вполголоса, мужественно сдерживая смех, – первый проектор. Ну-у-у, если разобраться, он как бы проецирует решения ректора на экран сознания широких масс.

Как ни странно, «первый проектор» оказался последней каплей. «Первый проектор» его, говорят, и попёр. Хотя чего уж там, выдавал перлы Эдуард Евгеньевич и похлеще. Собрал он как-то совещание по информационным инновациям, с трудом выслушал выступающих, мало что понимая в сделанных сообщениях, а в конце, солидно откашлявшись, возжелал подчеркнуть актуальность предложенной темы. Принял внушительную позу, поднял палец вверх, постучав себя перед этим по носу, и произнёс: «Наука развивается очень динамично. И нам особенно важно сейчас дуть по ветру». Благосклонно выслушав дружный смех аудитории и приняв его за респект по поводу удачно применённой поговорки, декан величаво удалился.

Утром фраза уже стала крылатой. Костик и Ярослав, заглянув в приёмную, интересуются у секретарши:

– Сам на месте?

– Ушёл.

– Вероятно, дуть по ветру? – услужливо предположил Ярослав.

– Естессно, – небрежно бросил Костик. – Эдуард Евгеньевич прекрасно знает, насколько нелогично дуть против ветра.

Ну да. Да. Да. Эдуард Евгеньевич был дурак. Хотя почему «был»? Есть и будет. Ну и?.. И такому дураку?.. Да, такому дураку я отдала свою должность.

«Дефективная» – Машкин приговор, и мне с этим трудно не согласиться. Есть дефект, есть. С самого детства во мне сидит странная особенность: я вхожу в положение попавших в неприятности окружающих меня мужчин и начинаю решать их проблемы в тот момент, когда сами они не успели ещё эти проблемы осознать.

Машка подробно, часами, анализирует моё прошлое, погружается в моё подсознание и находит истоки проблем в трудном детстве: у папы круглые сутки горели буровые, мама – в больнице, а на моём попечении старший брат-обалдуй.

И от этого некуда деться, мои постоянные спутники – вечный мамин страх и вечный её крик: «Никуда не пойдёшь, сначала помоги Олегу с уроками!» Пришлось мне освоить программу класса на год старше. Это оказалось возможным. То же самое относилось и к музыкальной школе, в которую, слава богу, мы поступили в один год. Дальше, само собой разумеется, – вуз, необходимо братца устроить на рабфак и нянчить в институте, чтобы не плакала мама и не расстраивался папа: им же нелегко было нас содержать… Мне ничего не оставалось, как отлично учиться, впрячься в общественную работу, которая никогда меня не привлекала, – всё для того, чтобы на лень и безобразия братца смотрели сквозь пальцы.

Вскоре к братцу присоединилось некоторое количество половозрелых обалдуев из нашего маленького городка. Мама гордилась мной и раздавала всем желающим мои координаты. Одуревшие от провинциальных одалисок и дешёвого портвейна красавцы приезжали на рабфак, а я приходила к декану факультета Партанской, просила её войти в положение, давала обещания… За мои усилия мамы красавцев боготворили меня и каждую осень присылали деревянные ящики с отборными астраханскими помидорами.

Сами красавцы относились к моей персоне с почтением, но избавиться от некоторых своих пагубных пристрастий то ли не могли, то ли не хотели. Некоторые их шалости имели довольно громкий резонанс, да и к началу сессии они приходили в беспомощно-похмельном состоянии и с пустой головой, поэтому несколько раз в год я дежурно запиралась с Партанской в её кабинете и снова просила её войти в положение, снова давала обещания… Партанская устало и благосклонно в положение входила, но за это… За это – слово «безотказно» алело на моём щите денно и нощно. Диплом получили все мои питомцы. Слава богу, волею судьбы их раскидало по всей стране.

Братец повзрослел, женился, неожиданно осилил второе высшее и нарядился в прокурорские погоны. Это был относительно спокойный период моей жизни, когда все решения принимал он сам, а мне от него доставались лишь презрительные поучения и нелестные характеристики.

Потом в его судьбе случились взятка, следствие, суд, тюрьма, а после освобождения – туберкулёз, компания собутыльников, пьяная автомобильная авария и травма, едва совместимая с жизнью. Как вы думаете, кто, если не я, должен был всё это разруливать? Договариваться с адвокатами, возить передачи, лечить, выбивать группу, дежурить в травме, наконец? Вяземская язвительно намекала, что в конце концов у большого мальчика есть жена… Но звонить и понуждать раздавленную Верочку к каким-то действиям совсем не в моём стиле, гораздо проще оказалось взвалить это на себя.

В кратких передышках между подвигами братца поднимал голову мой муж, которому хотелось скакать на белом коне под развевающимся флагом с гордой надписью «Предприниматель», потому что достало ездить на троллейбусе с корочками пожарного инспектора в кармане. Я, конечно же, понимала его и придумывала продать полдома в пригороде, чтобы иметь первоначальный капитал, а потом и вторые полдома, чтобы расплатиться с поставщиками за кинувших его партнёров…

Затем пришла очередь сына. Ах, как я хорошо понимала, что мальчику по утрам хочется спать, а не ехать в проклятый университет, что у него нет сил доделать эти чёртовы домашние задания, чтобы получить утром допуск к экзамену! И я с мелким кружением вокруг него, с шутками-прибаутками будила, кормила, поднимала на ноги или, наоборот, не давала уснуть ночью, подсовывая сладкий крепкий чай, капая в него для бодрости элеутерококк… И сама не спала до четырёх утра, пока он не допишет последнюю фразу, – я знаю, сынок, как тебе трудно, я всё понимаю, я тоже не буду спать, мой дорогой, до последней минутки, ну чем тебе помочь, мой хороший?

А студенты? Самые умные, самые лучшие мои мальчишки-кавээнщики, я всегда всё знала о них! Кому сегодня негде ночевать? Пожалуйста, вот матрас на кухне однокомнатной малогабаритной квартиры и в нагрузку – горестный ночной лай нашей маленькой престарелой беспородной собачки… Вечерний тарарам в кладовке в поисках валенок в честь Коваля, явившегося в тридцатиградусный мороз в носках и в резиновых сланцах – в бассейне у него украли сапоги… Полведра картошки на газу, шеренга банок с огурцами и капустой на столе, топот шести пар ног голодных архаровцев в подъезде – еле дождались, бедолаги, отъезда мамы с папой, приезжавших к нам с щедрыми дарами плодородной Копытовки…