Рита осторожно, взяв кончиками пальцев за пакет, развернула его и заглянула внутрь: золотая косметичка, застежка в виде двух золотых шаров. Она все так же, через пакет, открыла ее и увидела фотографию Ратманова, косметику, деньги.

– Что-то еще интересное, необычное случилось в тот вечер? Может, все-таки Извольская вернулась?

– Если бы она вернулась, вы не держали бы эту косметичку, – заметила официантка Лена. – Думаю, она осталась бы жива. Но кое-что интересное было. Вернее, одна посетительница. Заметно нервничала. Я же работаю тут с первого дня, много девушек повидала. Разные сюда приходят. Некоторые – чтобы поглазеть на артистов или же чтобы познакомиться с продюсерами, режиссерами. Конечно, разные бывают встречи. Но, как правило, девушки, приходящие сюда с определенной целью, и выглядят соответственно. Думаю, им не так-то просто пройти наш фейс-контроль, хотя они все же как-то умудряются. Но в тот вечер была одна… лохушка. Извините. Провинциалка, одетая во что-то невообразимое. Думаю, вся ее одежды была с чужого плеча, да и держалась она крайне неуверенно, словно нацепила на себя чужую кожу. Видно было, что денег у нее нет. Она даже к меню не притронулась. Все оглядывалась и посматривала на часы. Явно кого-то ждала. Я следила за ней, просто так. Любопытно же, с кем собиралась встретиться такая мамзель в нашем ресторане! Так вот. И никто-то к ней не пришел. Она выпила свою чашку кофе, а потом, вероятно, так никого и не дождавшись, позвонила и сказала, причем достаточно громко, зло, что, дескать… Да, кстати, это было ее словом-паразитом, она несколько раз употребила это слово – «дескать». Так вот, дескать, можешь уже не спешить, все сроки, дескать, вышли, я ухожу. А у самой глаза на мокром месте. Такие дела.

– Думаете, это имеет какое-нибудь отношение к нашему делу? – спросила Рита.

– Да нет… Просто вы спросили, произошло ли что-то необычное в тот вечер. Вот я и вспомнила эту девицу.

– Прежде в ресторане вы ее не видели?

– Никогда. У меня отличная память на лица. Удивляюсь, что ее вообще пустили в наш ресторан.

– Вы не могли бы попросить человека, отвечавшего в тот вечер за фейс-контроль, чтобы он попытался вспомнить эту девушку и сказать, как же он мог пропустить в ресторан клиентку… как бы это помягче выразиться… с улицы?

– Вот-вот, с улицы… хорошо, я сейчас позову Антона, он как раз здесь. Заодно и сама узнаю.

Антон, высокий плотный парень, запакованный в темный костюм, был предельно краток и вежлив. Сказал, что готов ответить на любой вопрос работника прокуратуры.

– Да, я помню эту девушку. Она действительно могла остаться на улице и никогда не вошла бы в наш ресторан, если бы не одно обстоятельство: она представилась домработницей Ратманова. Вот откуда, собственно говоря, этот провинциальный вид, скромная одежонка и чашка самого дешевого кофе, растянутая на целый час.

– И вы так сразу ей и поверили? – удивилась Рита.

– Нет. Я попросил доказательств. И она с легкостью достала несколько снимков… там была она и Ратманов, в его квартире. Кстати сказать, на снимке она выглядела куда более симпатичной, в халате, то есть она, действительно, явно вхожа в дом Ратманова. А мне зачем портить с ним отношения?

– Она сказала, с кем собирается встретиться?

– Ну да, с ним и собиралась. Говорила что – знает он должен ужинать здесь с Варварой. Словом, эта дурища вполне тянула на домработницу.

– И все же, Лена, ответьте на самый главный вопрос: Извольская не возвращалась в ресторан?

– Не знаю. Даже если и возвращалась, то не к столику. Она могла просто зайти в туалет – незаметно, и так же выйти. Но, если я нашла ее косметичку, значит, ее здесь не было. Не могла же она ее не заметить?!

Рита поблагодарила Антона и официантку за их показания, вышла из кафе и села в поджидавшую ее машину. Уже стемнело. Москва медленно остывала после дневной жары, по улице плыл поток машин, сверкали разноцветными огнями рекламные щиты, витрины магазинов, над головой пылало нежно-фиолетовым огнем небо, готовое вот-вот рассыпаться звездами.

Рита не знала, куда ей направиться. В квартире Павла ей снова предстоит встреча с Марком. А как ей себя вести после того, что они наговорили друг другу днем? Делать вид, что ничего особенного не случилось?

Она попросила водителя остановиться возле супермаркета, вышла оттуда примерно через час, Катя сетку-коляску, наполненную продуктами. Нет, она пока не станет возвращаться в Саратов. Пусть медленно, но расследование все же продвигается. Завтра Зимин встретится с матерью Юракова, она объяснит, каким образом свитер с оленями оказался на ее сыне, а потом – на Бутурлине.

Подъехали к дому Павла. Рита вышла из машины, посмотрела на светящиеся окна его квартиры и впервые в жизни ощутила, что она не хочет видеть Марка.

– Я купила этот свитер в метро, в переходе, – заливаясь слезами, говорила мать Юракова, женщина лет пятидесяти с одутловатым испитым лицом. Она была одета во все черное, как и положено матери, потерявшей сына. Однако все равно видно было, что ее больше всего беспокоит не его смерть, как понял Зимин, а желание выпить. Он достал из сейфа початую бутылку водки, плеснул в стакан и протянул несчастной алкоголичке. Та молниеносно выпила водку, поставила пустой стакан на стол, откинулась на спинку стула и вздохнула с облегчением.

– Вот спасибо, гражданин начальник! Сразу полегчало. Вы не подумайте, я не злоупотребляю, просто у меня сына убили, вы должны меня понять.

– Я понимаю. Поэтому и задаю вам вопросы, пытаюсь выяснить, кто и за что мог убить Валерия.

– Да мало ли у него дружков, мать их! Крутятся во дворе, мешают мальчишке жить спокойно.

– Кого вы имеете в виду?

– Никого конкретно, я даже не знаю их имен.

– Вера Ильинична, давайте вернемся к свитеру. Вы сказали, что купили его в метро, в переходе?

– Да, мне показалось, что он модный, да и стоил недорого. У нас ведь семья небогатая, но все работящие, да! – Она сжала свои тонкие мокрые красные губы в кружок, выпятила их, как бы подчеркивая значимость последнего слова. – Правда, мужа у меня нет, помер он. Перчатки резиновые выпил вместо спирта. Жидкость такая, знаете? Поливаешь ей руки, она застывает и превращается в перчатки… так что нет теперь моего Геннадия Петровича.

– Скажите, ваш сын курил?

– Курил. А что? Он уже взрослый был, двадцать три года, – она не поняла смысла этого вопроса. – А что?

– Его рост – метр восемьдесят…

– … пять! Такой высокий был парень, красивый, все девчонки на него оглядывались.

– Вы не знаете, где он был двадцать девятого августа, вечером, в районе десяти-одиннадцати часов?

– Знаю. Гулял. Он всегда гуляет с друзьями, подружками. Дело молодое…

– Кто-нибудь может это подтвердить?