них храмовым прорицателям. Ведь опять права оказалась. Загад не бывает богат. Как ни продумывай, как ни учитывай и ни просчитывай, а всё равно. Хоть что-нибудь да упустишь. Мелочь, пустяковину, хреновинку. Но она-то и сорвёт тебе всю продуманную и просчитанную операцию. И приложит тебя, как любят говорить наши друзья алеманы, мордой об стол. Интересно, но почему-то у алеманов именно это простое и не очень травмоопасное действие считается высшим унижением. Кто-то из внешников даже как-то рассказывал, что взяли одного алемана в работу, а он упёрся и ни в какую и ничего не действует, а пообещали мордой об стол приложить, так сразу и сломался, и раскололся, и сотрудничать стал. Правда, трёп в курилке нельзя считать абсолютно достоверным источником, но в каждом анекдоте есть здравое, а потому ценное зерно.

Венн допил коньяк и немедленно заново наполнил рюмку. Сегодня ему очень хотелось напиться. Но и тут не везло. Странно, но почему-то не пьянеешь именно тогда, когда это допустимо, желательно и даже необходимо. Изобразить опьянение — без проблем, любую стадию и в любой форме, а когда это нужно не для работы, а тебе самому, то каждый глоток и каждая рюмка почему-то оказывают исключительно отрезвляющее действие. Ну, и не будем спорить с природой, себе же боком выйдет. Тоже Нянька любила повторять, что самому себя насиловать не нужно, коли приспичило, желающие всегда найдутся. Итак, подведём итог. Операция осуществлена, но провалена. Или провалена, но осуществлена? Перемена слов местами, в отличие от слагаемых сумму, то есть смысл меняет и весьма.

Венн поднял рюмку заздравным жестом и сквозь неё посмотрел на своего собеседника и собутыльника — огонь в камине. Итак… итак, а почему ты решил, что операция провалена? Потому что так сказал Фрегор? Источник, мягко говоря, малонадёжный и нуждающийся в тщательной проверке. Кстати, как и любой источник. Попробуем без истерик и визга подытожить. Итак… объективные данные. По Рабскому Ведомству зарегистрирована не рекордная, но близкая к рекорду сделка. Раб номер триста двадцать один дробь ноль-ноль семнадцать шестьдесят три продан за тридцать две тысячи. Продал Фрегор Ардин, купил Ридург Коррант. Документы оформлены во второй день четвёртой декады зимы пятьсот семьдесят второго года. Всё-таки Мастер — это… Мастер. Сбоя не было. Заданную программу Фрегор выполнил. Но… вот именно, но! Венн даже поморщился от воспоминания…

…Ясный морозный день. Морозы ударили по всей Равнине, захватив и Аргат. Он выехал встречать Фрегора, хотя уже знал по своим каналам о продаже. А если честно, то именно потому, что знал. И опять же если честно, он собирался снять с Фрегора кодировку. Всё-таки они столько лет дружили. И увидев издалека на белом заснеженном шоссе чёрную большую машину, он вполне искренне обрадовался. Вышел из своей легковушки и встал в характерной позе голосующего. Машина неожиданно плавно и бесшумно, без визга тормозов и заноса, замерла почти вплотную перед ним, распахнулась дверца, и выскочивший наружу Фрегор с ходу стиснул его в объятиях. Они радостно поорали и побили друг друга по плечам, Фрегор спросил о последних новостях и, не слушая его ответов, стал излагать свои. Как великолепно съездил и как шикарно встретил Новый год без родичей и прочих сволочей. Они зашли в салон, Фрегор суетливо, то и дело отвлекаясь и перескакивая с одного на другое, достал вина, водки, бальзама и продолжил рассказ. Говорил Фрегор даже более путано, чем обычно, но он понял и похолодел. Да, этого он не предусмотрел. Да, он знал о нравах и обычаях Королевской Долины, но предполагал, что Фрегор ограничится двумя-тремя оплеухами, которые Рыжему повредить не могли, но ток и игры с кодировкой… Даже ток — пустяки, после допроса и пресс-камеры Рыжему это баловство как… ну как дождик, неприятно, но не смертельно, а вот кодировка… И он небрежно спросил.

— А Рыжий где?

Фрегор радостно захохотал.

— А я его убил! И продал!

— Как? — вполне искренне не понял он. — Продал мёртвого? Или сдал на утилизацию?

— Да нет, — Фрегор досадливо махнул рукой. — Я взял всю сумму наличкой, выпустил Рыжего, и так, — Фрегор хитро подмигнул ему, — в разговоре ввёл Рыжего. И уехал. А выводной формулы не сказал! Я вообще ему про кодировку ничего не сказал! Представляешь?! Монеты с купюрами у меня! А Рыжий тю-тю!

— Понял, — согласился он.

Он действительно понял. И представил. И задохнулся на мгновение от ожёгшей его злобы. Сорвать такую операцию! Такого прокола у него ещё не было. И виновный в этом, идиот, психованный садист, выродок, извращенец, должен, обязан заплатить ему за унижение провала! И заплатит. Полной мерой…

…Но тогда он, разумеется, сдержался. Довёл разговор до конца, засыпал Фрегора всякими мелочами, дружески распрощался и вышел. Фрегору ехать домой, в Королевскую Долину, готовить отчёт, а ему на работу, по своим делам. И, разумеется, ни на какую встречу он не поехал, а отправился на автодром и там периода два, если не больше, гонял по самым сложным и головоломным в прямом смысле трассам, сбрасывая злобу и прочищая голову. Да, кодировку с Фрегора он не снял и снимать не будет. И дело не в мести. Просто… это неразумно. Теперь Фрегор уязвим. Любой эмоциональный стресс выбьет его из пограничного состояния в… заграничное. А попросту в сумасшествие. Явное и подлежащее лечению. И разумеется, в клинике Ригана. Откуда ещё ни один поступивший туда не выписался. Хотя у Ригана слава великого психиатра, может, именно поэтому. Предоставим Фрегора его судьбе, отдадим на волю Огня. Так говорили предки, оставляя голого соплеменника в ночной зимней степи. Захочет Огонь — осуждённый спасётся. Не захочет — будет съеден волками. Или замёрзнет. Одно из двух. И да будет так.

* * *

Дамхар. Усадьба Корранта

572 год

Зима

4 декада

7 день

Когда стемнело, пошёл снег. Ещё днём белёсое небо с ярко-красным и словно мохнатым солнцем стало затягивать тучами. Поднялся ветер. На усадебном дворе он почти не чувствовался, только с крыш посыпались облака снежной пыли.

— Слава Огню, ты дома, — сказала Гройна, расправляя шторы на окне в кабинете.

— Да, — ответил, не отрываясь от бумаг, Коррант. — Вот аггел, как не вовремя. Мне завтра в рейс.

— Отложи.

— Придётся.

Он швырнул карандаш и откинулся на спинку кресла. Старого, почти старинного, почти родового, увезённого им в свою новокупленную усадьбу из отцовского, вернее, дедовского дома, часть его выдела. Из-за этого кресла, в общем-то, дешёвого, сработанного прадедовым рабом-столяром, и потому почти признанного родовым, а не нажитым имуществом, разгорелась тогда