Вплоть до 2007 года базельская система ни разу не сталкивалась с серьезными финансовыми кризисами в развитом мире. И первое же испытание она с треском провалила. Показатели достаточности капитала в рамках базельской системы оказались совершенно бесполезными: они не только не предотвратили краха многих банков, но даже не смогли указать, какие из них окажутся неблагонадежными.

В результате финансового кризиса уже произошли радикальные изменения в регулировании финансового сектора. Во всех крупных экономиках были либо введены, либо серьезно расширены гарантии по банковским вкладам. Обычным явлением стала частичная или полная национализация обанкротившихся учреждений, означавшая взятие на себя рисков обществом.

Однако эти политические шаги были предприняты в качестве экстренных мер. При этом неявно (а иногда и явно) подразумевалось, что с возвратом к нормальным (то есть предкризисным) условиям этим мерам будет дан обратный ход. Но эта предпосылка не выдерживает никакой критики. К моменту окончания кризиса финансовый сектор переживет глубокую трансформацию, поэтому потребуются новые и совершенно иные способы регулирования.

Исходным пунктом стабильного режима регулирования должен стать отказ от презумпции невиновности в отношении финансовых инноваций. До сих пор принималось за правило, что нужно разрешать и даже поощрять финансовые инновации, если не будет доказано, что они представляют угрозу для финансовой стабильности. Учитывая, что общество выступает по сути гарантом по обязательствам этих институтов, следовать такому правилу – значит гарантировать вознаграждение всякому, кто будет внедрять инновации, одновременно повышающие риски (которые в конечном счете несет общество) и доходы (они достаются авторам финансовых нововведений). А это верный и не раз пройденный путь к катастрофе.

Вместо этого нужно создать систему «банк-кубышка». Первый шаг – выделить четкую группу финансовых институтов, таких как банки и страховые компании. Эти институты должны предлагать только испытанные финансовые инструменты, включающие явные государственные гарантии для своих клиентов. Они должны быть застрахованы государством от банкротства с возможностью национализации в качестве крайней меры. Финансовые инновации должны восприниматься с осторожностью и допускаться только при ясном понимании их воздействия на риски системы в целом.

Важно не создавать препятствий для деятельности тех, кто желает подвергать риску свой собственный капитал. По замечанию Адама Смита, «каждый более или менее переоценивает шансы удачи, а шансы неудачи большинством людей недооцениваются, и вряд ли найдется такой человек, мало-мальски здоровый и бодро настроенный, который преувеличивал бы их».[44]

Смит утверждает, что этот неизменно преувеличенный оптимизм – важнейшее условие инвестиций и частного предпринимательства. Позднее такие авторы, как Кейнс, говоря об отношении к риску, использовали понятие «самозарождающегося оптимизма» и обратили внимание, что с определенной частотой возникают панические и депрессивные настроения, в толщине которых «самозарождающийся оптимизм» гаснет. И все-таки никто не будет спорить, что тем, кто разделяет оптимистический настрой, нужно предоставить поле для деятельности, дать шанс ухватить свою удачу. Но при этом нужно позаботиться, чтобы издержки неизбежных промахов на этом пути несли те, кто вовлечен в спекулятивные инвестиции, а никак не общество в целом.

Обеспечение стабильности на финансовых рынках не означает ни запрета на рискованные инвестиции, ни даже запрета спекулянтам на разработку и торговлю новыми рискованными финансовыми активами. Принципиальный момент заключается в том, что эта деятельность не должна ставить под угрозу устойчивость системы в целом.

Регулируемые государством и имеющие от него гарантии банки и другие финансовые институты не должны допускаться до участия в своекорыстной спекулятивной торговле. Кроме того, им нужно запретить кредитовать учреждения, втянутые в такие спекуляции. Правительства должны заречься оказывать финансовую помощь спекулянтам, столкнувшимся с затруднениями. После этого можно предоставить спекулянтов собственной судьбе.

В таких условиях важнейшая задача – провести четкие границы между институтами, обеспеченными государственными гарантиями, и незастрахованными финансовыми учреждениями, такими как хедж-фонды, финансовые компании, брокерские фирмы и фонды взаимных инвестиций. Необходимо полностью исключить ситуацию, при которой банкротство организаций второго типа поставит под угрозу систему в целом, так что потребуется помощь государственного сектора – прямая (как это было в ходе последнего кризиса) или косвенная (как в случае с LTCM в 1998 году). Для этого нужно предпринять ряд мер.

Во-первых, должны быть строго воспрещены всякие связи в структуре собственности между застрахованными и незастрахованными организациями. В противном случае существует риск, что несостоятельность нерегулируемой дочерней компании потребует спасения ее материнской структуры или же что нерегулируемая материнская компания подвергнет свой дочерний банк избыточному риску. Примеры реализации этих угроз можно найти задолго до нынешнего кризиса – в деятельности австралийских финансовых компаний, находившихся в собственности у банков, в частности, в эпизоде с Банком Аделаиды в 1970-х годах, спасать который был вынужден Резервный банк.

Во-вторых, банки не должны заниматься продажей нерегулируемых финансовых продуктов, таких как доли в паевых инвестициях и хедж-фондах.

В-третьих, предоставление банковских кредитов нерегулируемым финансовым предприятиям нужно ограничить такими суммами, при которых даже широкомасштабный обвал в этом секторе не представлял бы угрозы для состоятельности регулируемой системы.

Гипотеза эффективного рынка предполагает, что правительство никогда не сможет превзойти хорошо осведомленные финансовые рынки при принятии инвестиционных решений. Крах гипотезы эффективного рынка не означает обратного – что решения правительства всегда предпочтительнее. Скорее, опыт показывает, что в одних случаях (когда, например, требуется хорошее понимание потребительского спроса) рынки превосходят правительства в планировании инвестиций, тогда как в других (скажем, когда нужно долгосрочное планирование) дело обстоит иначе.

Этот вывод о деятельности рынков капитала в общем согласуется с опытом XX века, и в частности, первых десятилетий после Второй мировой войны. На протяжении этих десятилетий правительства играли ведущую роль в развитии самых разных видов инфраструктуры, в том числе транспорта, телекоммуникационных сетей, электро-, газо – и водоснабжения. Кроме того, они инвестировали в «человеческий капитал» в форме массового расширения систем образования и государственного здравоохранения. Эти инвестиции были не результатом социалистического доктринерства, но веры, что для успешного развития рыночной экономики необходима надежная инфраструктура, а также квалифицированная и образованная рабочая сила.

Рост государственных расходов на инфраструктуру шел рука об руку с бурным внедрением инноваций в частном секторе. Компьютеры, первоначально разработанные за государственный счет для академических и военных целей, стали основой для быстрорастущей отрасли информационных технологий и электроники. Развитие сети высокоскоростных магистралей способствовало росту автомобильной промышленности. Но самое главное, инновации в частном секторе зависели от постоянного притока все более образованной рабочей силы.