Ее глаза были похожи на озера в зачарованном лесу. И при этом в них отражались все ее эмоции — от радости до печали.

Ее лицо было прелестно: небольшой прямой нос, упрямый — может, слишком — подбородок, высокие скулы и красиво изогнутые брови. Уши были изысканной формы, шея — гибкой и невероятно женственной.

Когда она улыбалась, были видны ее ровные и белоснежные зубы. Каштановые волосы были густыми и вьющимися. Они рассыпались по плечам, обрамляя ее лицо.

А ее походка!.. Эта походка заворожила его в то первое утро, когда он увидел Давину, идущую по двору в Египетский дом.

С той самой минуты Маршалл был опьянен ею.

Ему повезло целых две ночи. Бог, видимо, сжалился над ним за те страдания, что мучили его весь год, и наградил его этим временным успокоением. Две ночи он лежал рядом с ней. Он не засыпал, а погружался в легкую дремоту, похожую на покой.

Опасность тем не менее была велика. Он мог заснуть. Хуже того — видения могут появиться, когда он будет и с ней. Оставаясь с ним наедине, она будет слишком уязвима.

Уже год он избегал светского общества, сможет избегать и Давину. Он будет приходить к ней раз в неделю, не больше. Через месяц или два она, возможно, забеременеет. Или он умрет, и она останется очень богатой вдовой.

Несмотря на то что Маршалл провел большую часть своей взрослой жизни на дипломатической службе, с тех пор как он побывал в Китае, в обществе он чувствовался себя очень неловко. Необходимость молчать, ничего не говорить, но при этом казаться вежливым и дружелюбным очень его раздражала.

Ему не было никакого дела до судеб правительства или отдельных политических деятелей. Он сомневался, что может хотя бы немного сочувствовать их работе. Впрочем, и они, если бы знали его историю, вряд ли дали бы ему отпущение грехов. Возможно, более честные из них попытались бы поставить себя на его место и поздравить себя с тем, что они никогда не опустились бы так низко. Ведь комфортабельный особняк в предместье Лондона не то же самое, что камера в пекинской тюрьме.

Уже очень давно Маршалл понял, что он не столько граф Лорн, сколько собственность британской короны. А сейчас он и это утратил. Он всего лишь эмиссар, потерпевший сокрушительное поражение, и его неудавшаяся миссия в Китае должна послужить наглядным уроком всем последующим дипломатам.

За последние пять лет он узнал слишком многое о человеческой натуре. Он был сыт по горло комплиментами подхалимов, пока он мог замолвить за них словечко перед королевой, а теперь им, в сущности, не было дела до того, жив он или умер. Пять лет были достаточным сроком, чтобы научить его, что жадность — это самый мощный стимул человеческого существования, а обман и предательство — достаточно обычная черта в характере тех людей, с которыми он встречался каждый день.

Привык он и к тому, что в мире есть люди, способные на дружбу и верность, но они так же редки и бесценны, как черные жемчужины.

Давина, возможно, одна из них.

Все же ему было невыносимо видеть выражение ее глаз. Это было не столько разочарование, сколько сожаление — что она вышла за него замуж, что носит теперь его фамилию и отдала ему свое тело и свободу выражать свои эмоции.

Он не хотел пугать ее. Не хотел, чтобы она увидела, как он выбирается из ада своих ночных кошмаров. Пусть лучше она его ненавидит, чем боится. Пусть лучше будет смущена и неуверенна, чем узнает, какой он на самом деле.

Не в его силах было предотвратить смерть двадцати двух человек. Тех людей, которые доверили ему свои жизни.

Разве это не достаточная причина для ночных кошмаров?

Маршалл сидел в своем кресле и пил вино. Ночь, как обычно, будет очень долгой. Начнутся ли его видения в полночь, или призраки явятся раньше, лишившись двух предыдущих ночей? Он молил о сне, о нескольких минутах отдыха перед тем, как ему снова придется отбиваться от своих демонов.

Давина велела принести ей еду в свои комнаты. Она была твердо убеждена, что Маршалл придет к ней позже. Она приняла ванну, надушилась и села в гостиной ждать его. Но прошел час, и она поняла, что выглядит слишком явно ожидающей. Вместо того чтобы изображать живую картину, которая могла быть с успехом озаглавлена «Молодая жена в ожидании отсутствующего мужа», ей, возможно, лучше отправиться спать…

Когда часы на каминной полке пробили половину одиннадцатого, Давина поняла, что Маршалл не собирается приходить к ней сегодня. Она села в постели, подложив под спину подушки, и стала рассматривать розовый пеньюар, лежавший у нее в ногах. Может, надеть его и пойти поискать Маршалла? Но после вчерашнего ей не хотелось входить в его апартаменты. Что еще нового она узнает о своем муже?

В таком положении она просидела полчаса, чутко прислушиваясь к любому звуку за пределами спальни. Ее глаза привыкли к темноте, и она уже могла видеть, что луна вступила в свою последнюю четверть. Было недостаточно светло, чтобы различать очертания предметов, но было вполне возможно проследить за тем, как медленно проходит ночное время.

Недовольная собой и тем, что не может уснуть, она спустила ноги с кровати. Потом встала, зажгла лампу и осмотрела комнату. Все ее вещи были убраны. В местах, где войлок отошел от стен, был произведен предварительный ремонт. Когда она отдаст приказание начать настоящий ремонт, ей придется поискать место, где она будет спать. Она прекрасно понимала, что это место не окажется рядом с ее мужем. Чем бы ей заняться посреди ночи? Из-за того, что ей приходилось напрягать зрение, рукоделием она занималась редко. Время от времени она баловалась акварелью, но для этого нужен был солнечный свет, а не желтоватый спет газовых ламп, и она скоро потеряла интерес к этому занятию. Давина привезла из Эдинбурга свою библиотеку, но читать почему-то не хотелось. Она могла бы сходить в библиотеку Эмброуза, если бы знала, где она находится. К тому же если она начнет бродить по дому, то может наткнуться на миссис Мюррей, а этого ей совсем не хотелось.

Оставались дневники Джулианы Росс. Несколько минут она боролась с собой. Дневники не предназначены для посторонних глаз. Давина сама какое-то время вела дневник, но очень скоро от этого отказалась — ее жизнь, в сущности, не была такой уж интересной, чтобы описывать ее на бумаге. К тому же ей не хотелось делиться своими мыслями с теми, кто когда-либо, возможно, будет читать ее дневник.

В таком случае есть ли у нее право знать, о чем думал и что чувствовал другой человек?

Возможно, если она прочтет несколько страниц, то сможет решить, носят ли дневники личный характер или они более обыденны. Быть может, Джулиана не писала ни о чем более серьезном, чем о меню обедов или о работе в своем саду.

Давина отнесла лампу в комнату, которую она планировала сделать своей личной библиотекой. В воздухе стоял приятный запах свежеструганого дерева. Она открыла стенной шкаф. Дневники, как она и предполагала, стояли в хронологическом порядке.

Давина взяла две тетради из дальнего левого угла и, вернувшись в спальню, достала очки из ящичка прикроватного столика. После этого она поудобнее уселась в постели, накрылась простыней и приготовилась читать.