Возможный ответ заключается в том, что негативные эффекты хронической боли не развились в результате естественного отбора, а просто стали побочным эффектом некоего «программного сбоя». Каскады, которые мы называем страданием, должно быть, эволюционировали из более ранних программ, помогавших нам минимизировать наши травмы, возводя стремление избежать боли в необходимость. То, что при этом подавлялись другие мысли, было лишь незначительным неудобством, ведь у наших предков еще не развился мощный интеллект. Другими словами, наши древние реакции на хроническую боль пока еще не приспособились к рефлексии и сложным планам, способности к которым появились у нас позже. Эволюция никогда не знает заранее, какие именно качества разовьются у вида впоследствии, поэтому она «не предполагала», что боль помешает нашему мышлению высокого уровня. Таким образом в процессе эволюции у нас возникла схема, которая защищает тело, но разрушает разум.

Когда вы переживаете горе от потери близкого друга, вы чувствуете, словно потеряли часть себя самого, потому что столь большая часть вашего разума зависела от возможности делиться мечтами и идеями с этим человеком. И теперь, увы, сигналы, которые передают эти части мозга, больше никогда не получат отклика. Это все равно что потерять руку или глаз – и именно поэтому, возможно, нам требуется столько времени, чтобы смириться с тем, что нас лишили ресурсов, на которые мы привыкли опираться до этой потери.

Нелл не может последовать совету Глостера, потому что узы ее привязанности не сосредоточены в какой-то одной точке, из которой ей было бы просто их стереть. Кроме того, она, возможно, и не хочет о них забывать, как предполагает Аристотель в «Риторике»:

Таким образом Шекспир показывает нам, как мы сживаемся с горем и сжимаем его до тех пор, пока оно не приобретает форму удовольствия:

Как было бы здорово никогда не совершать ошибок или сразу четко распознавать не вполне подходящие варианты – но мы все ошибаемся и все чего-то не учитываем, причем не только в физической сфере, но и в социальной, и в психической.

К счастью, мы также способны учиться на своих ошибках – и все же, учитывая, насколько часто наши решения бывают неверными, по-настоящему удивительно то, насколько редко они приводят к катастрофам. Джоан редко приходилось ткнуть себе чем-нибудь в глаз. Она практически ни разу не врезалась в стену. Никогда не сообщала в лоб незнакомым людям, что находит их жутко некрасивыми. В какой степени компетентность человека зависит от знаний о том, какие действия не следует предпринимать?

Мы обычно думаем о возможностях человека в позитивном ключе, например: «Эксперт – это человек, который знает, что делать». Но можно и посмотреть на ситуацию с другой стороны: «Эксперт – это человек, который редко ошибается, потому что знает, чего не следует делать». Однако в психологии ХХ века этот вопрос обсуждается крайне редко – за одним заметным (наверное, самым заметным) исключением: анализом Зигмунда Фрейда.

Возможно, такой пробел был неизбежен, учитывая то, что в начале ХХ века многие психологи стали бихевиористами и приучились думать только о физических действиях, которые люди производят, совершенно не рассматривая то, чего они избегают делать. Результатом такой традиции стало пренебрежение отрицательной компетентностью (этот термин мы обсудим подробнее в главе шестой), которая, как я полагаю, составляет значительную часть драгоценной коллекции житейских знаний каждого человека.

Чтобы объяснить, как работает отрицательная компетентность, я предположу, что в нашем сознании аккумулируются ресурсы, которые мы будем называть Критиками, – и каждый из них учится распознавать определенную разновидность потенциальной ошибки. Сделаю допущение, что каждый человек обладает по меньшей мере тремя видами таких Критиков:

Предупреждение Корректора может поступить слишком поздно, потому что действие уже началось. Подавитель может остановить действие до его начала, но и Корректор, и Подавитель могут вас замедлить, потому что их активация требует определенного времени. Цензор же, напротив, может вас ускорить, удержав от мыслей о запрещенных действиях. Это может быть одной из причин, почему эксперты действуют так быстро: они даже не обдумывают неверные шаги.