Я поблагодарил и закончил сеанс связи. Не отрывать же Тремэна от торжественной трапезы из-за такого пустяка! Так недолго и командирской должности лишиться. Пришлось отложить разговор и идти ужинать.

При моем появлении Эдди Босс, Анни и остальные беспризорники встали. Мои старания не пропали даром. Когда все сели на свои места, поднялась Анни:

– Командир, мы не хотели бить того толстяка. Просто интересовались. И все, – произнесла она и засмущалась.

То ли у беспризорников улучшилось произношение, то ли я к ним привык, а скорее всего – и то, и другое, но слова Анни пролились на мою израненную душу целительным бальзамом.

– Спасибо, Анни. Я вас прощаю. Все в порядке.

– Мы больше не будем приставать к таким важным типам, – добавил Эдди. – Будем держаться от них подальше.

Остальные беспризорники дружно закивали.

Через час после ужина я снова вышел на связь с «Дерзким», но Тремэн еще не вернулся. Я прождал до 21.30 – предельного срока, ведь Тремэн приказал выполнить приказ сегодня – и сделал еще одну попытку.

– Командир Хэсселбрад, адмирал вернулся?

– Да. Но отправился спать и приказал его не беспокоить.

Может, адмирал просто не хочет со мной разговаривать? Я попытался прочесть ответ на лице Хэсселбрада. Бедняга командир! Несладко ему – под бдительным оком адмирала. Так и чокнуться можно.

– Спасибо, сэр. – Я отсоединился.

Делать нечего. Придется выполнять приказ. Остается надеяться, что Филип переживет эту несправедливость, как и все остальные, выпавшие на его долю.

И вдруг меня осенило. Что, если я не выполню приказ? Тремэн все равно никогда не узнает. До следующей стоянки целых три месяца. Адмирал успеет забыть о своем приказе. Да и вряд ли станет копаться в бортовом журнале. Вакс не проболтается, а Филип вообще ничего не знает. И никогда не узнает, что я спас его от очередного унижения. У меня вырвался вздох облегчения: решение найдено! Филип достаточно натерпелся, и я со спокойной совестью могу нарушить приказ адмирала.

– Пойду спать, – сказал я Ваксу.

– Спокойной ночи, сэр, – ответил Вакс, но, не удержавшись, добавил: – А как насчет мистера Таера?

– Пойду спать, – повторил я с нажимом. – Спокойной ночи.

Я вернулся в каюту и вскоре уже спал крепким сном.

…Мы с отцом медленно шли по тенистой аллее. Впереди виднелась Академия.

Я нес на плече тяжелую сумку. У ворот отец коснулся моего плеча, но ничего не сказал. Я вопросительно на него посмотрел. Тогда он взял меня за плечи, подтолкнул к воротам, и я оказался на территории Академии.

Обернулся, чтобы попрощаться, но отец быстро удалялся не оглядываясь. Ворота закрылись, и я вдруг почувствовал, как на шее у меня сжимается железный обруч…

Я проснулся весь в поту, задыхаясь. Аманда трясла меня за плечи.

– Что с тобой, Никки? Успокойся, все хорошо, это я. Опять тот кошмар?

– Ух! – Меня бил озноб. – Опять. – Я спустил ноги на пол.

– Отец?

– Да.

Я схватился за голову. Этот кошмар мучает меня с тринадцати лет – с тех пор, как я поступил учиться. Но раньше во сне мы действительно шли с отцом к Академии. Не было только железного обруча.

Я принял душ, смыл пот и ночные страхи и вернулся в постель. Но сон не шел. Вспомнился родной город Кардифф, изучение Библии под бдительным оком отца.

Мы сидим на кухне за старым обшарпанным столом, и отец наблюдает, как я бьюсь над трудным текстом. Однажды он решил прочитать мне вслух отрывок из Левита, третьей книги Моисея. Я сделал легкомысленное замечание в том месте, где речь шла о клятве. Он так меня отчитал, что я чуть не сгорел от стыда.

– Николас, обещай, что никогда не нарушишь данной тобою клятвы, – сказал тогда отец. – Обещай, сын.

– Обещаю, отец.

– Поклянись, Николас.

Я закрыл глаза и торжественно произнес:

– Я никогда не нарушу данной мною клятвы. А если нарушу, пусть настигнет меня самая страшная кара!

С тех пор я никогда не спешил с клятвами и относился к ним очень серьезно. Особенно к присяге, которую дал во время торжественного ритуала в Академии:

«Я, Николас Эвинг Сифорт, клянусь своей бессмертной душой выполнять и защищать Устав Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций; хранить верность и преданность в течение всего срока службы в Военно-Космических Силах Организации Объединенных Наций, подчиняться всем законным приказам и приказаниям. Да поможет мне в этом Наш Всемогущий Господь».

Я мысленно повторил слова присяги: «законным приказам и приказаниям». Нечего и говорить, что приказ адмирала Тремэна был несправедливым. Но в то же время законным. Как бы то ни было, верный присяге, я обязан был выполнить этот несправедливый, но законный приказ.

Я взглянул на часы – 23.35. Значит, еще успею. Надо спешить. Я включил рацию и приказал в микрофон:

– Гардемарин Таер, немедленно явиться в центр управления.

Я стал лихорадочно одеваться.

– Никки, что ты задумал? – встревожилась Аманда.

– Выполнить свой долг. – Объясняться было некогда.

На мостике я застал Филипа Таера и Вакса.

Вакс был дежурным, а Филип, судя по его виду, только что вылез из постели. Я с трудом поймал его взгляд и промолвил официальным тоном:

– Мистер Таер, адмирал Тремэн обнаружил в бортовом журнале все ваши наряды за нарушения дисциплины. И приказал подвергнуть вас порке. Отправляйтесь в каюту лейтенанта Хольцера.

– Есть, сэр!

На лице Филипа отразилось не только изумление, но и горькое разочарование: не обманул ли я его?

– Я заменю вас на вахте, – с трудом произнес я. Мой голос вдруг охрип. Я повернулся к Ваксу: – Идите.

– Есть, сэр!

Вакс бросил на меня взгляд и все понял. У меня словно камень с души свалился. Может, он только для виду выпорет Филипа?

Но когда Вакс пошел к выходу, мне вдруг вспомнился один наш разговор Он признался, что никому не делает послаблений, чтобы не подрывать дисциплину. Не исключено, что и на этот раз Вакс выполнит свой долг со всем усердием. Надо ему намекнуть. Взять ответственность на себя. Иначе бедняге Филипу опять достанется.

– Секунду! – крикнул я. Вакс замер у двери.

– Вакс, я… – Слова застревали у меня в горле, но я взял себя в руки. – Приказываю вам не проявлять особой жестокости. Понятно?

Вакс просиял.

– Так точно! – с улыбкой отчеканил Вакс и вразвалку отправился производить экзекуцию.

Итак, я выполнил свой долг. Отправил Филипа на порку. А будут его пороть жестоко или не очень – неважно. Об этом в приказе не говорится. И все-таки на душе кошки скребли. Как бы то ни было, я обошел приказ, а значит, нарушил присягу. Что же будет с моей бессмертной душой?