В горле пересыхает, мозг жжет. Смотрю в черные глаза моей девочки и верю. Нежели это правда, неужели я все это время зря…

— Ника, — хриплю, — это что же, значит, ты не была заодно с Самураем? И деньги ты не отдавала его кураторам из госбезопасности?

Она отходит еще на полшага и крепче себя обнимает.

— Заодно? С Самураем? Он меня пугал, я тебе сразу об этом сказала. Я его впервые здесь увидела, у тебя. А деньги… — она снова смотрит на меня странно и спрашивает: — Тимур, ты делал в детстве «секретики»?

Мой охваченный огнем мозг отказывается работать, но все равно сквозь жар вижу, как я учу детдомовскую малышню складывать в небольшие ямки цветные бусины на фольгу, сверху накладывать стеклышко и присыпать землей.

Снова внутри, в самой глубине что-то шевелится, ворочается — неудобное и громоздкое. Но Ника отвлекает, и я накрываю ледяными ладонями пылающую голову. А ее слова, каждое, расплющивает меня будто огромным прессом.

— Я сделала для тебя «секретик», Тимур. Третий садовый светильник от дома, возле самой дорожки. У тебя на даче. Себе взяла десять тысяч, даже не себе, подруге. Ей операцию сделали, я ей отдала свои деньги, все что были. Но их не хватало. Я бы у тебя попросила, ты бы дал, я знаю. Но ты был не на связи, а там срочно надо было. Она поправилась, моя подруга, и подарила мне свою квартиру, ты там нашел меня, беременную…

Я делаю к ней шаг, она снова отступает. Теперь моя очередь себя за плечи хватать. На самом деле я просто грудную клетку сдавливаю, чтобы она не взорвалась. Потому что сердце уже скачет внутри, бьется о ребра, как будто решило самоубиться раньше, чем до нас с ним доберется киллер.

— Ника, прости меня, — хриплю почти беззвучно. И бесполезно. Пускай считает меня еще большим уродом, чем я есть. Если бы она меня возненавидела, было бы просто зашибись.

— Мне пора, Тим, — она смотрит мимо меня и говорит мимо меня. Киваю, вкладываю ей в руку карту.

— Пин-код — день и месяц рождения Польки.

Она держит карту двумя пальцами, садится в машину к Полинке и отворачивается. Я смотрю вслед отъезжающему автомобилю и держусь. Держусь, держусь, сука, потому что, если не удержусь, на четвереньки встану и за ними как зверь побегу.

Мелькает мысль: может нахер все? Может, взять автомат, поехать к управе и выкосить всех генералов, и «наших», и «чужих». Пускай меня там же и положат, но зато Нике с Полинкой не надо будет прятаться. У меня есть автомат — хороший, новый.

За руль почти падаю, руки трясутся, перед глазами муть какая-то. Илюха чего-то хочет от меня, бежит следом, но я только головой мотаю. Все, пацаны, дальше я сам.

По трассе лечу под двести, а перед глазами Ника. Вот она регистрацию на рейс проходит, потом таможенный контроль, потом паспортный. Садится в посадочной зоне, Польку на руках качает и думает. Может, даже обо мне. Думай, сладкая, думай, мне хоть чуть легче дышать станет.

И только подъезжая к дому сквозь набитую ватой голову изнутри, из того самого места, где неспокойное шевелится и ворочается все ощутимее, пробивается простой вопрос. Откуда Ника узнала код сейфа?

* * *

Я проревела всю дорогу. Так вот почему он так себя вел со мной, называл предательницей, обвинял в обмане. Мало того, что считал воровкой, так еще и к чему-то Сотникова приплел. Нашел подельников!

Уже подъезжая к зданию аэропорта, принимаю решение. Охранники выгружают багаж, вносят внутрь и походят со мной к стойке регистрации. Мы успеваем, регистрация только недавно началась.

Сдаю багаж, вежливо прощаюсь с парнями и иду с Полькой в зону таможенного досмотра. Наши документы в порядке, и через короткое время я оказываюсь в зале ожидания. Пишу короткое сообщение и нажимаю «Отправить».

Вокруг счастливые, беззаботные люди. Бродят по дьюти-фри, что-то присматривают, примеряют, выбирают. А я сижу, прижав к себе Польку, и прячу лицо в одежде дочери. Скоро ткань становится мокрой, и я отлипаю от малышки. Объявляют наш рейс.

Продолжаю сидеть, обнимая дочку и глядя перед собой. Я не полечу туда, куда ты хочешь, Тимур. Я не твоя собственность, а ты всего лишь отец моего ребенка. Ты поиграл в семью, наигрался и отказался от нас. Поэтому теряешь на нас всякие права.

Посадка закончена, я встаю и иду обратно. Говорю таможенникам, что мне стало плохо, и я побоялась садиться в самолет. Прохожу всю процедуру в обратном порядке, но как только выхожу из посадочной зоны, снаружи раздается мощный взрыв и слышатся крики.

«Самолет взорвался… Загорелся при взлете… Загорелся и взорвался…» — только и слышно отовсюду.

— Ты, девочка, в рубашке родилась, — сочувственно смотрит на меня сотрудница аэропорта, — это ж надо, рейс пропустить, чтобы выжить!

Меня бьет мелкая дрожь, достаю телефон и непослушными пальцами набиваю сообщение Тимуру:

«Тим, мы живы, с нами все хорошо».

Как бы подло он не обошелся с нами, но я не могу допустить, чтобы он сходил с ума, думая, что послал нас на смерть. Тим не в сети, но как появится, сразу прочтет. И тут же прилетает ответное сообщение, нажимаю «Открыть» и удивленно моргаю. Это Алекс. В сообщении всего три слова, но столько теплоты слышится за этими словами:

«Приезжай. Я тебя жду».

* * *

Нахожу глазами этот светильник, как только ступаю на территорию. Иду нарочно медленно, потому что сам не знаю, чего хочу больше — чтобы деньги там были, или чтобы их не было. Я так и не спросил у Ники, откуда она узнала код сейфа. Побоялся позвонить, услышать ее голос и сорваться в аэропорт. Какая уже разница, если она не была заодно с Самураем, значит, все наши с Демьяном версии летят к чертям.

Нахожу в хозпостройке саперскую лопатку — у меня там много всякой херни. Беру на всякий случай еще веревку и нож. Зачем они мне, не знаю, особенно веревка, но беру.

Не могу идти дальше, сажусь на крыльцо, упираясь локтями в колени. Смотрю на этот фонарь гребанный и реально стремаюсь копать. Нехорошее предчувствие уже не просто ворочается, оно ползет холодной змеей, обвивает кольцами сердце, давит. Постепенно заполняет грудную клетку, и становится трудно дышать.

Мне кажется, я все время что-то упускаю, что-то неуловимое мелькает на задворках, только понять, что и поймать не получается. Смотрю на траву вокруг светильника — трава как трава, газон ровный, не примятый. Неужели неправду сказала? И зачем?

Вынимаю светильник из земли и аккуратно снимаю верхний слой грунта. Начинаю осторожно отгребать землю. Очень скоро лопатка натыкается на преграду, расчищаю землю и вижу черный полиэтилен — на записи Ника складывала деньги в черный мусорный мешок.

Дальше разгребаю землю руками, мешок запаян и тщательно перемотан скотчем. Представляю, как моя девочка старалась, клеила скотч, высунув кончик языка, и на сердце снова давят змеиные кольца. Странно, я нашел свои два миллиона, а нет ни радости, ни облегчения. Тоска по Нике и дочке есть, а радости нет.