— Вау, — сказала Джолин.

— Вау, — согласился Вар.

— А на замках бывают флаги? — спросила Джолин, помолчав ещё минуту в благоговейном восхищении.

— Бывают. — Если разрезать красно-белую клетчатую клеёнку на длинные треугольники, в основания вставить палки — то что надо. Вар представил, как они хлопают и пощёлкивают над парапетом, и неожиданно увидел: внизу, под стенами замка, несутся навстречу врагу рыцари на боевых конях, закованных в броню; и услышал звон мечей, и до него даже доплыл запах дыма и свинины, которая жарилась на костре.

Джолин пихнула его в бок.

— Я говорю, люди увидят их с улицы.

— Извини, я куда-то уплыл… со мной бывает, к сожалению.

Нет, неправда, тут же поймал он себя. Нет у него никакого сожаления.

— Я куда-то уплыл, — повторил он, — и это было классно. Но ты права, обойдёмся без флагов.

— И зашлёпывать церковь грязью со стороны улицы тоже не будем.

Так, вот с этим хуже.

— Ладно, — согласился наконец он. — Пока не будем.

На следующее утро Вар зависал на ветке дуба чуть дольше обычного — любовался заляпанной стеной. Церковь выглядела теперь мощной и неприступной, как идеально укреплённый замок, как торчащий из-под земли каменный кулак.

Уже собираясь спрыгивать, Вар услышал визг тормозов. Визг прозвучал тревожно. И знакомо.

Он обернулся. И чуть не ойкнул от испуга.

Мама.

Вар вжался в листву и стал смотреть во все глаза. Мама выключила двигатель. Как только она повернулась, чтобы открыть дверцу, он сполз с ветки и метнулся за автобусную остановку.

Мама перебросила сумку через плечо и чрезвычайно целеустремлённо двинулась к дверям общественного центра. Цель её, похоже, заключалась в том, чтобы выяснить, находится ли её сын там, где ему надлежит находиться.

— Мам! — заорал он. — Я тут!

Она обернулась, прикрывая глаза от солнца.

— Вар?

Вар уже бежал, чтобы успеть её перехватить. Лучше уж тут, чем внутри, где весь лагерь будет на них глазеть.

— Вар, я уже доехала до конца улицы, и тут до меня дошло…

— Я знаю, знаю… — Он поднял руки, сдаваясь.

— …что я же не отдала тебе проездной на август. И подумала: а как же ты… — Она вытащила из сумки новый проездной. — Погоди. Что значит «ты знаешь»?

— Ну как… — Он оглянулся на дуб. Что говорить, с чего хоть начать-то?

От велосипедной стойки донеслось звяканье, и это помогло ему выиграть немного времени. Какая-то девочка пристегнула велик и вприпрыжку побежала к дверям «Рекреации». Вар поднял руку. Девочка посмотрела на него странно, но помахала в ответ, и Вар выдохнул.

— А-а-а! Я поняла, — сказала мама. — Ты тоже об этом подумал! Ты подумал: «Сегодня первое августа, как я попаду домой?» — и пошёл на автобусную остановку, чтобы разобраться!

— Вообще-то… — Вар вгляделся в мамино лицо. Тоненькие морщинки, всё лето пересекавшие её лоб, разгладились. — Ну да, — сказал он. — Я подумал: может, там написано, что в таких случаях делать, объявление или типа того.

Она потянулась к нему, будто хотела погладить по щеке, но убрала руку — будто вспомнила, сколько ему лет.

У тротуара притормозила машина. Из неё вышел тот длинношеий мальчик, Бен, и, наклонившись, улыбнулся в окошко.

И опять Вар узнал в Бене себя и поморщился. Потому что улыбка, которую Бен нацепил на лицо, была та самая, которую он, Вар, посылал маме каждое утро, выходя из машины, — по крайней мере, в те дни, когда он и правда ходил в лагерь. Не беспокойся, у меня всё отлично, говорила эта улыбка. Остальные дети меня обожают, а я их. Почему никто не видит, какая она фальшивая, эта улыбка?

Но когда длинношеий обернулся и увидел Вара, его улыбка сделалась настоящей.

— Привет, Бен, — сказал Вар и улыбнулся в ответ.

— Привет, — ответил Бен. — Увидимся внутри!

Вар забрал у мамы проездной.

— Ну, мне пора.

Мама уже повернулась уходить, но остановилась.

— Ты так изменился за лето. Прямо совсем другой человек.

Эти слова застигли его врасплох.

— Я и стараюсь быть другим, мам. Я знаю, ты хочешь, чтобы я изменился.

— Да-да, я вижу! Каждое утро ты выходишь из машины в хорошем настроении. Ни разу не пожаловался на «Рекреацию». У тебя тут друзья. И, кажется, внутри ты тоже изменился.

— Ты так считаешь?

— Ну вот хотя бы: ты сам, заранее, подумал о проездном! Как будто ты теперь больше здесь.

— В смысле, здесь?

— Ты знаешь, в каком смысле. Ты всегда был… ну, где-то там, в своём мире.

Где-то там, в своём мире. Мама никогда раньше так не говорила — во всяком случае, так осуждающе, словно это что-то такое, чего он должен стыдиться. Недавно кто-то другой сказал это именно таким тоном — Вар не помнил кто, но помнил, что тогда тоже было неприятно.

Да, он изменился за лето. Он проводит в своём мире гораздо больше времени. И, как выяснилось, ему ничуточки не стыдно. Выяснилось, что ему это очень даже нравится.

В Средние века рвы вокруг замков были омерзительны, Вар это знал хорошо. Ров, по сути, был сточной канавой. Но у них-то не обычный ров. У них гигантская круговая купель для перерождения. Со святостью ещё, конечно, придётся разбираться, но ясно, что святая вода грязной уж точно быть не может.

Вар решил, что настало время поднять этот вопрос.

— Скоро надо будет заполнять ров. Нужны такие специальные растения, которые очищают воду. Растения-фильтры.

Джолин пожала плечами.

— Мы только обещали залить весь асфальт водой. Никто не обещал, что эта вода будет чистая. — Держа на коленях жестянку от чипсорешков, она пробила в днище гвоздём очередную дырку.

— Но ты же не хочешь, чтобы твои папайи росли у грязной воды? Нам нужны фильтры.

— Мне всё равно. Мой сад выше, вода не достанет.

— Где грязная вода, там всегда крысы.

Джолин занесла молоток над головой и злобно оскалилась. Стало ясно: если что, крысам не поздоровится.

Вар не собирался сдаваться, но сейчас аргументы у него временно закончились. Он поднял ещё одну банку. Со вчера их опять появилась целая груда.