— Ник мне рассказал про то, что она уже некоторое время не разговаривает, и про… про исчезающие пальцы.

— Это еще не все, даже не половина. У нее несчастье такого типа, что засасывает ничего не подозревающих наблюдателей и топит их.

Иными словами: «Тебе эта задача не по зубам, городская дамочка». Энни догадывалась, чтó он думает о ней — женщине в дешевых джинсах, на которых еще видны магазинные складки, и теннисных тапочках, белых, как свежевыпавший снег. Она подняла руку, чтобы заправить за ухо прядь волос, но пряди не было. Смущенная, она вымученно улыбнулась:

— Вчерашний дождь ускорил приход весны. Знаете, перед домом моего отца уже вовсю лезут нарциссы. Я подумала, может быть…

— Энни?

Это был голос Лерлин. Энни медленно повернулась.

Лерлин показалась в конце коридора. Она была в неоново-зеленом свитере и обтягивающих фиолетовых легинсах с выделкой под змеиную кожу.

К ее ноге жалась маленькая девочка с большими карими глазами и волосами цвета ночи. На ней было розовое платье, знававшее лучшие времена, к тому же она из него уже выросла. Тоненькие ножки торчали из-под платья как два прутика, а из замызганных теннисных тапочек выглядывали разные носки — на одной ноге розовый, на другой желтый.

Маленькая девочка. Не букет психологических проблем, не жертва травмы, не дисциплинарная проблема, а обычная маленькая девочка, которая тоскует по матери.

Энни улыбнулась. Пусть она ничего не знает о травматической немоте и о том, как, по мнению врачей и знающих специалистов, ее следует лечить. Но она знает, что такое бояться, и знает о матерях, которые однажды исчезают и никогда не возвращаются. Она медленно двинулась к девочке, протянув руку, и тихо сказала:

— Привет, Иззи.

Иззи не ответила, но Энни и не ожидала ответа. Она рассудила, что Иззи сама заговорит в свое время. А до тех пор она просто будет вести себя так, будто все нормально. И возможно, после того, что Иззи пришлось пережить, молчание — самая нормальная вещь на свете.

— Меня зовут Энналайз, но это очень длинно, правда? Можешь звать меня Энни. — Она присела перед девочкой и посмотрела в самые большие и самые грустные карие глаза, какие ей только доводилось видеть. — Я была большой подругой твоей мамы.

В ответ в глазах Иззи что-то мимолетно вспыхнуло. Энни восприняла это как добрый знак.

— Я познакомилась с твоей мамой в мой первый день в детском саду. — Она улыбнулась Иззи, потом встала и повернулась к Лерлин: — Она готова ехать?

Лерлин пожала плечами и прошептала:

— Кто знает? Бедняжка! — Она наклонилась к Иззи: — Ты помнишь, о чем мы с тобой говорили? Мисс Энни будет о тебе заботиться, когда твой папа на работе. И ты будешь с ней хорошей девочкой, слышишь?

— Она вовсе не должна быть хорошей девочкой. — Энни подмигнула Иззи. — Она может быть какой хочет.

У Иззи расширились глаза.

— О! — Лерлин выпрямилась и улыбнулась Эн ни: — Благослови вас Бог за это.

— Знаете, Лерлин, мне и самой это нужно. Увидимся позже.

Энни посмотрела на девочку:

— Ну что, Иззи, в путь. Мне просто не терпится увидеть твою комнату. Наверняка у тебя там полно всяких классных игрушек. Я, например, обожаю Барби.

Она первая направилась к машине. Усадив Иззи на переднее сиденье, она пристегнула ремень безопасности.

Иззи сидела, крепко пристегнутая, наклонив голову, словно птичка, и смотрела в окно. Энни завела машину и стала осторожно выезжать задним ходом, стараясь не задеть керамических гномов. По дороге они проезжали резервацию индейцев квинолт, ехали мимо придорожных прилавков, за которыми торговали копченым лососем и свежими крабами, мимо пустых стоек для фейерверков, и все это время Энни непрерывно говорила. Она говорила обо всем: о старых деревьях, о красках, о любимых фильмах, о том, как они с Кэти были в скаутском лагере и как жарили на костре хлеб; и все это время Иззи молча смотрела в окно.

Ведя машину по извилистой дороге среди огромных деревьев, Энни испытывала чувство, будто она совершает путешествие в прошлое. Гравийная дорога, в это время суток испещренная пятнами теней, казалась прямым маршрутом во вчерашний день. И когда они доехали до конца дороги, Энни поняла, что не может двинуться с места. Она сидела за рулем и смотрела на старый дом Борегара. Теперь — дом Ника.

«Когда-нибудь этот дом будет моим».

Тогда, много лет назад, это показалось Энни глупой мечтой. Ей казалось, что это просто слова, которые парень может сказать звездной ночью, перед тем как набраться храбрости поцеловать девушку. Теперь-то оказалось, что эти слова были пророческими. А у нее-то самой были вообще хоть какие-то мечты в том юном возрасте? Если и были, она их не помнила.

Она въехала на подъездную дорогу и поставила машину рядом с поленницей. Перед ней на опушке чинно стоял дом. Солнечный свет подкрашивал кончики сочной зеленой травы и освещал желтую дощатую обшивку дома. Этот дом времен королевы Виктории и сейчас казался заброшенным. Краска на нем местами облупилась, с остроконечной крыши кое-где обсыпалась кровельная дранка, а рододендроны буквально молили, чтобы их подстригли. Энни разглядела высоко между ветвями дремлющей ольхи сломанные доски домика, сооруженного на дереве.

— Готова поспорить, когда-то это был форт, — сказала она. — Мы с твоей мамой, бывало, устраивали девчоночьи…

Раздался резкий щелчок — это Иззи отстегнула ремень безопасности. Металлическая пряжка звякнула о стекло. Иззи открыла дверь и побежала в сторону озера. У огороженного участка под большим, покрытым мхом кленом она резко остановилась. Энни пошла за девочкой через лужайку и встала рядом с ней. За белой оградой был клочок земли, не такой заросший, как остальная часть территории вокруг дома.

— Это был сад твоей мамы, — тихо сказала Энни.

Иззи стояла опустив голову.

— Сады — это особые места, правда? Деревья не как люди, у них сильные корни, они уходят глубоко в землю, и, если набраться терпения и неустанно работать, они оживают.

Иззи медленно повернулась, склонила голову набок и посмотрела на Энни.

— Иззи, мы можем спасти этот сад. Ты бы этого хотела?

Иззи очень медленно потянулась вперед и взяла большим и указательным пальцами засохшую головку садовой ромашки. Она дернула его так сильно, что вырвала с корнем. А потом протянула цветок Энни.

Энни подумала, что никогда в жизни не видела ничего более прекрасного, чем это засохшее растение с хилым корнем.

Иззи зажала мисс Джемми под мышкой — это все, что она могла сделать без помощи пальцев. Она медленно плелась за красивой коротковолосой дамой. Иззи была рада оказаться дома, но знала, что это не продлится долго. Стоит этой красивой даме бросить один взгляд на папин кавардак в доме, как ее и след простынет. Взрослые женщины не любят грязные дома.