заклёпки вылетают и бьют как пули. Они носятся рикошетом по отсеку, пока не найдут чей-то лоб. А варить в Германии лодки умеют. Ни разу не слышал, чтоб швы расходились.

– Моя бывшая, четыреста шестьдесят первая, тоже сварная была, – уныло затянул Олаф. – Когда нас бомбили – держала, но гудела, как барабан. Но всё относительно! – поучительно поднял он палец, заметив, что оказался в центре внимания. Встав, чтобы видели все, Олаф сжал ладони, словно между ними находилось яйцо, затем рывком раздавил мнимое яйцо и отряхнул руки. – Рванёт бомба рядом – никакие швы не спасут! Тресь, хрясь, и полный рот воды.

Неожиданно, словно в подтверждение его слов, удар в ноги подогнул Климу колени. В ушах затрещало, как будто на нём рывком разорвали рубашку. Его швырнуло из стороны в сторону, затем повалило вдоль прохода. Сверху навалился Вайс и обнажил зубы, превращаясь в орангутанга с выпуклыми глазами. Кажется, нервы сдали и у него. Клим был уверен, что старшина сейчас начнёт орать, но тот лишь хватал ртом воздух. Задребезжали стёклами приборы, из невидимых щелей посыпалась ржавчина, под ногами раздался скрежет. Как и обещал Олаф – тресь, хрясь, и где-то рядом бурлят пузыри. Внезапно шум стихает, наступает тишина как в склепе, и слышно падающую с потолка каплю. Повалившаяся на палубу куча-мала боится дышать, чтобы не нарушить повисшее безмолвие.

«Это конец!» – первое, что приходит в голову Климу.

Никто не пытается встать, выражая с его мыслями полную и безоговорочную солидарность. И потому на появившегося в проходе боцмана Рикена глядят как на мрачного Харона, приплывшего за их душами с другого берега реки Стикс.

– Тихо, – повелительно и мрачно произносит Рикен, приумножая страшное сходство.

Он обводит взглядом стены, растянувшиеся у ног тела, и подносит палец к губам.

– Полная тишина.

Закрыв глаза и прислушавшись, боцман вдруг переходит к угрозам.

– Если кто хотя бы пёрднет, я наложу ему на гудок стальной пластырь. Нас пока что не обнаружили, так что лежите как листья в саду – тихо и безмолвно. Мы легли на дно на глубине сто сорок метров. Командир хочет отлежаться, пока наверху не утихнет. Все приборы выключены. Отключили даже механизмы гироскопов. Вентиляции тоже не будет, так что придётся потерпеть. Штурман говорит, что над нами разнонаправленные течения, солёность слоями, ну и прочая хрень. Так что, шанс есть. Для «асдиков» лодка сольётся с грунтом и превратится в одну из каменных скал. А скалы не шумят и не издают звуков.

Но, несмотря на угрозы, Вайс рискнул спросить:

– Рикен, мы достали крейсер?

– Да. По всей видимости, у американцев дела неважные. Штарк божился, что слышал, как взрывались его котлы. Когда посудина пойдёт ко дну, мы все это тоже услышим.

Осторожно поднимая ноги и ступая словно по битому стеклу, боцман ушёл, перебирая руками по уже успевшим остыть блокам дизелей.

– Многое я бы отдал, чтобы увидеть, как тонет крейсер, – прошептал Олаф. – Как пароход – видел. Ваттенберг всем по очереди давал в перископ посмотреть. По баржам пару раз из пушки палили, так я на всё из первого ряда глядел – снаряды подавал. А вот крейсер – не приходилось.

– Представляю, какая там сейчас иллюминация, – детским, ещё не сломавшимся голосом тихо отозвался Шпрингер. – Прожектора, осветительные ракеты на парашютах, и всё в нашу честь.

Внезапно ухнула канонада – четыре взрыва подряд. Лодка вздрогнула, и сидевший на полу Шпрингер испуганно схватился за ногу Вайса.

– Тихо, Вилли, – по-отечески положил ему руки на плечи старшина. – Они бомбят пустое место. Судя по звуку, где-то метрах в восьмиста за кормой.

– Ближе, – начал спорить Олаф. – Не дальше пятиста.

– Как же ты мне надоел, – протяжно захрипел Вайс. – Ну почему ты в тот раз не ушёл на своей «Дойной корове»?

Возможно, Олаф уже готовил достойный ответ, но в этот момент словно гигантский молот ударил в борт лодки: один, два, три, четыре… – и слова застряли в горле. Тусклый аварийный свет выхватил невероятно широко раскрытый рот, и Олаф, схватившись за уши, рухнул на палубу. Детонация в стальной трубе – страшное дело, она способна разорвать барабанные перепонки, как мокрую бумагу. Создаётся впечатление, что мозги не вмещаются в череп и сейчас вылезут наружу. Клим сжался, до боли прикусив губы. «Как жаль, что я ещё не оглох», – вдруг пронеслась шальная мысль. Затем четыре взрыва раздались последовательно один за другим, но уже где-то далеко и не страшно. После предыдущей серии казалось, что это трещат в костре поленья.

– Ищут, – злобно глядя в потолок, первым пришёл в себя Вайс. – Хотят спугнуть, заставить шевельнуться, выдать себя. Бомбят любую подозрительную тень.

Взрывы гремят далеко, потом поближе. Некоторые заставляют лодку вздрагивать, но всё это не опасно.

– Бомб не жалеют, – доносится из темноты.

– Узнаешь, что такое «не жалеют», когда они нас нащупают, – тихо отзывается Вайс.

Внезапно по корпусу начинают бить тонкие протяжные сигналы – камертон в руках настройщика.

– «Асдик», – обречённо прошептал Олаф. – Ну теперь начнётся…

Постучав по камертону, настройщик принялся отстукивать ногами чёткий размеренный темп, слегка шаркая и растягивая подошвами по полу. Затем стуки превратились в завывания циркулярной пилы. Прислушавшись, Клим догадался, что именно так шумят винты эсминца. И вдруг – ба-ба-бах над головой! Его швырнуло лицом на стальную тумбу, а в глазах засверкал салют искр. И снова двойной удар! Лодка клонится набок, вздрагивает, вокруг всё дребезжит, звенит и в довершение наступает кромешная темнота. Не успел Клим испугаться, как в нос ударил едкий дым горящей изоляции.

– Вода в кормовом торпедном отсеке! – неожиданно кричит кто-то рядом.

«Корма! – осеняет Клима. – Это там, где сейчас я!» Он вскочил, нащупывая локтями проход. «Чтобы спастись, я должен что-то делать!» – вихрем кружит в голове мысль. Но что делать, нет ни малейшей подсказки. Вскоре вспыхнули с десяток фонарей, и он заметил, что в отсеке прибавилось народу. Лучи выхватили Адэхи, наперевес с гигантским гаечным ключом, и под потолком – гирлянду колбас. Гирлянда блестела плесенью, и Клим уставился на неё как загипнотизированный. Ему показалось, что нет сейчас более нелепой картины – дым, взрывы, бьющая в ноги вода, и вдруг – свисающая над головой колбаса! Он застонал, начиная постепенно приходить к мысли, что всё это дикий нелепый сон. В жизни такого быть не может. Сейчас он проснётся, и этот кошмар исчезнет. Однако пробуждения не наступало. Очередная серия взрывов резко подбросила его с пола, Клим упал на четвереньки, почувствовав, как через него переступают ноги. Если он немедленно не встанет, его затопчут. Но руки, как назло, разъезжались на мокром