конце концов Либерти задремала и проснулась от того, что Натаниэль чуть не сел на неё.

— А, это ты — безжизненным голосом сказал он, садясь рядом — нигде нельзя побыть одному.

— Это точно — проворчала Либерти, но остальные слова застряли у неё в горле, ибо Натаниэль выглядел жутко несчастным — что, плохо тебе?

— Бывало и лучше. И чего этим женщинам надо, по-моему, они сами не знают, чего хотят.

— Еще как знают, только всё ёще надеются, что мужчины сами обо всём догадаются.

— А не легче ли просто сказать?

— Тогда не будет так интересно.

— Ох — вздохнул Натаниэль — вот вроде совсем недавно у меня было всё — карьера, девушка, семья, а сейчас…

— Так устроен этот мир — что имеем не храним — пропела Либерти — а сейчас у тебя есть отец, с работы тебя тоже никто не выгонял, с таким лицом все девушки от 5 до 50 будут твоими. Есть где жить, что делать, главное нужно перестать жалеть себя. Жизнь продолжается.

— Тоже мне советчица, мала еще такие истины выводить.

— Разве дело в возрасте? — Либерти нахмурилась — я за свои годы и пострадать, и полюбить успела, да так, что на несколько жизней хватит.

— Можно подумать.

— Вот и подумай — Либерти внезапно сдёрнула с руки перчатку и подсунула изуродованную ладонь Натаниэль под нос — ты за свою любовь получил небольшой шрамик на сердце, а я вот это. Так что не надо тут строить из себя страдальца, утри сопли и живи, пока живется. И никогда, слышишь, никогда не считай себя лучше других, ибо всегда найдутся люди еще умнее и лучше — Либерти похлопала Натаниэля по плечу и ушла, оставив его в глубоком потрясении.

5

Либерти всегда была сильной — могла терпеть боль, могла сама причинять боль, даже могла убить, но при всём при этом она не стала кровожадной психопаткой. Она умела ценить любить, ценить дружбу, радоваться мелочам. Мэтр Бальтор называл это слабостью, а Вальмор — душой.

Либерти понимала, что её разговор с Натаниэлем может показаться излишне патетическим, но смолчать она не смогла — если тебе есть что сказать, то говори, а прислушаются ли к тебе или нет, это уже совсем другой разговор.

* * *

Из Натаниэля словно выпустили весь пыл и удалили все ядовитые железы — после того инцидента в библиотеке он стал другими — куда делось ехидство, высокомерие, покровительственный тон. Его ничего не могло вывести из себя, даже когда Либерти вламывалась к нему в комнату без стука.

— Что случилось с Элем? — обеспокоенно спросил Клинтвуд у Либерти.

— Так он же расстался с Денизой.

— Я сразу говорил ему, что они слишком разные, мой сын интеллигентный, воспитанный…

— Скучный.

— Спокойный. Так, а ты откуда это знаешь?

— Слышала, а потом дала Натаниэлю пару жизненных уроков.

— Опять подрались?

— Зачем же сразу подрались, я умею и словами убеждать. Теперь у него идет переоценка жизненных ценностей. Вот увидите, скоро он станет другим.

* * *

Либерти исполнилось 17 лет. Самый расцвет молодости, когда впереди маячат заманчивые мечты и кажется, что нет ничего невозможного.

Отмечали они его скромно, в домашнем кругу, и как всегда в таких случаях речь зашла о планах на будущее. Слегка присмиревший, но не утративший своего острого ума Натаниэль понемногу ехидничал:

— Эй, Либерти, а ты вообще работать идти собираешься, или мы обязаны кормить тебя до конца света?

— А ты сам-то уже сколько дома сидишь.

— У меня отпуск.

— У меня тоже.

— Это с чего бы, ты же никогда не работала.

— Откуда ты знаешь?

— А вот и знаю.

— А вот и нет.

— Да.

— Нет.

Клинтвуд слушал их перепалку с улыбкой, в кои-то веки она была беззлобной, но в то же время его мучила одна мысль — хоть Либерти и родилась на Земле, но факт её существования не был подтвержден ни одним документом и если она останется здесь жить, надо что-то придумать.

— Дети мои — Клинтвуд посмотрел на Либерти и Натаниэля с небывало серьёзным лицом — я хочу спросить вас, как вы относитесь друг к другу?

— Нормально — прохрипел Натаниэль, ибо Либерти демонстрировала на нём различные приёмы удушения из арсенала «Чёрных летунов».

— Я серьезно, между вами есть какие-нибудь чувства, так сказать романтического плана?

Натаниэль выпучил глаза, но уже не от недостатка воздуха, а потом разразился очень эмоциональной речью, смыслом которой являлось, что он больше любит свой мобильник, чем эту корову и что он охотнее поцелует куда угодно жабу, чем Либерти в щеку.

— Пожалей животное — съязвила Либерти и заверила Клинтвуда, что она относиться к Натаниэлю безразлично, так как вообще не видит в нём мужчину. Натаниэль оскорбился страшно, но Клинтвуд сумел их перебить, заявив:

— Дети, как вы относитесь к тому, чтобы я удочерил Либерти?

В кухне повисла тишина.

— Я не настаиваю на ответе прямо сейчас, но вы всё же подумайте — и он оставил их вдвоём.

Натаниэль шумно вздохнул и принялся за торт, Либерти тоже пока молчала. Но вечно ведь молчать нельзя.

— Я в детстве мечтал о брате — задумчиво сказал Натаниэль — мне одному иногда бывало так скучно.

Либерти в детстве скучать не приходилось, но она предпочитала об этом не вспоминать.

— Интересно, зачем отцу это понадобилось?

— Может он не хочет остаться в старости один, ты же вечно в разъездах.

— Можно подумать ты вечно будешь рядом, тем более он МОЙ родной отец и я уж найду для него время. А ты, ты хочешь, чтобы тебя удочерили?

Либерти раздумывала недолго.

— Хочу. Ведь у меня никогда не было нормальной семьи, а тут, пожалуйста, и отец, и брат.

— А как же твоя прежняя семья, неужели ты по ним не скучаешь?

— Почему, скучаю, но они так далеко от меня — сказала Либерти, имея виду Вальмора с Лилией, а Натаниэль решил, что она говорит про тот свет.

— Дело в том, что я в принципе не против — в Натаниэле вдруг проснулся альтруист и ему захотелось сотворить добро незамедлительно — но просто я думал, что ты не захочешь.

— Тогда иди и сообщи о своём решении отцу, братульник.

— Эй, полегче на поворотах, мы станем родственниками только на бумаге и это значит, что я не перестану считать тебя глупой курицей, и называть тебя сестрой я буду только под страхом смертной казни.

— Какой казни?

— Смертной. Ай, прекрати кидаться в меня тапками, а то я передумаю. Я не кровожаден,