Валентин ничего не понял, но задавать лишние вопросы не стал.

Кузнецов ушел и через час вернулся с отличным велосипедом. Пошли. Валентин вел велосипед за руль по обочине дороги. Он ничего не мог понять, пока они не достигли лужайки, пересекаемой речушкой. Поодаль за высоким забором виднелся особняк, занимаемый рейхскомиссаром Украины Эрихом Кохом.

Здесь они разделись. Аккуратно уложили на траву мундиры, оружие, ремни. Кузнецов сделал несколько энергичных приседаний, чтобы размять мышцы, потом сказал:

– А теперь учи, и повнимательнее. Понял?..

Теперь-то Семенов уже все понимал.

Это было не учение, а мука. Кузнецов оказался на редкость бестолковым учеником. Он поминутно падал, руль упорно отказывался повиноваться его неумелым рукам, седло уезжало куда-то вбок, ноги срывались с педалей. Первые успехи стали намечаться лишь через полчаса, когда две пары зорких глаз внимательно осмотрели все подступы к особняку, все складки рельефа, все необходимые ориентиры.

Занятие велосипедистов прервало появление патруля жандармов с собаками. Старший патруля – фельдфебель – было набросился на них с руганью, но, заметив офицерский китель с серебряными погонами и орденами, сразу сбавил тон, извинился, однако попросил господина обер-лейтенанта удалиться, потому что в этом месте купаться, загорать, кататься на велосипеде не разрешалось.

Кузнецов и Семенов не стали спорить с жандармами; соблюдая достоинство, они оделись и ушли, им все равно делать здесь уже было нечего. В памяти у каждого достаточно прочно запечатлелся план территории, занимаемой личной резиденцией господина рейхскомиссара Украины Эриха Коха.

Ночь прошла спокойно, а утром разведчики разошлись, договорившись, что встретятся днем в конспиративной квартире на Грабнике – северо-восточной окраине Ровно. Чтобы попасть туда, Валентин должен был миновать самое оживленное и многолюдное в оккупированном городе место – базар. Подходя улицей Франко к толкучке, он еще издали увидел немецкого офицера, внимательно разглядывающего прохожих. Семенову это не поправилось, но сворачивать в сторону было уже поздно, и вообще у разведчика успело выработаться правило: при встрече с офицером или жандармом идти прямо на него и четко, но не вызывающе приветствовать. И действительно, до сих пор в подобных случаях его еще никто не останавливал и документы не проверял. Но на этот раз Валентину не повезло: немец окликнул его и властно потребовал документы.

Семенов протянул офицеру удостоверение личности, увольнительную и… тогда только узнал под козырьком низко надвинутой фуражки серые глаза Кузнецова. Зиберт быстро просмотрел его бумаги и еле слышно, не шевеля губами, шепнул:

– На Грабник не ходи, квартира провалена, там засада гестапо. Встретимся у Лисовской, вечером.

Валентин спрятал документы в карман, почтительно козырнул и зашагал в обратную сторону. Вечером у Лисовской он узнал, что Кузнецов, рискуя навлечь на себя подозрение, около часа поджидал его возле базара, что-бы перехватить и предупредить о засаде, о которой ему самому стало известно совершенно случайно.

Судьба хранила рейхсминистра Розенберга – поездка его по улицам украинского города Ровно не состоялась, отпали, следовательно, и все планы покушения на него. Семенов вернулся в отряд.

Между тем в доме № 15 по улице Легионов продолжалась обычная жизнь. Все так же собиралась компания, менялись только время от времени посетители: одни уезжали, другие приезжали. И вот однажды в гостиной появился высокий офицер лет двадцати восьми, в черном эсэсовском мундире. Его темные, уже редеющие волосы разделял безукоризненный косой пробор. Светлые глаза смотрели умно и настороженно.

Остановившись на секунду перед Зибертом, он слегка наклонил голову и представился:

– Штурмбаннфюрер[4]фон Ортель.

Зиберт, приветливо улыбаясь, встал и пожал протянутую ему твердую руку. Об этом эсэсовце он уже слышал от многих, в том числе и от его подчиненной – Майи Микота, и давно искал встречи с ним.

Шоссе Киев – Львов одна из главных магистралей Украины. Прямое и довольно широкое, оно на 320-м километре от столицы республики вдруг ныряет в низину, а через два километра так же внезапно взмывает вверх, Здесь-то и устроился небольшой украинский город с названием вроде бы даже неуместным для этого места – Ровно. Сохранилось его выразительное описание, относящееся к концу прошлого века:

«Если вы подъезжаете к местечку с востока, вам прежде всего бросается в глаза тюрьма, лучшее архитектурное украшение города. Самый город раскинулся внизу над сонными, заплесневевшими прудами, и к нему приходится спускаться по отлогому шоссе, загороженному традиционной „заставой“. Сонный инвалид лениво поднимает шлагбаум, – и вы в городе, хотя, быть может, не замечаете этого сразу. Серые заборы, пустыри с кучами всякого хлама понемногу перемежаются с подслеповатыми, ушедшими в землю хатками… Деревянный мост, перекинутый через узкую речушку, кряхтит, вздрагивая под колесами, и шатается, точно дряхлый старик…»

Конечно, и тогда в городе были и другие достопримечательности, кроме тюрьмы, – например, укрытое в глубине двора вековыми деревьями и декоративным кустарником красивое двухэтажное здание с шестью колоннами по фронтону. Особняк – одна из достопримечательностей города, некогда здесь была губернская гимназия, в которой учился и автор приведенных выше горьких строк – знаменитый писатель Владимир Галактионович Короленко. Сейчас в здании и примыкающих к нему более скромных постройках партийные учреждения области.

В наши дни улица, где стоит дом с колоннадой, носит имя Калинина. Но в годы оккупации она называлась иначе, по-немецки, – Шлоссштрассе, а в самом старом особняке размещались рейхскомиссариат Украины и личная резиденция рейхскомиссара Эриха Коха.

Улица (сильно, конечно, как и все Ровно, изменившееся с короленковских времен) справедливо считалась одной из лучших в городе, поэтому почти все дома на ней были заселены высшими чинами фашистской администрации и офицерами. Ровенцы старались на Шлоссштрассе не появляться, разве что только по вызову РКУ. В этом случае в качестве пропуска им служила повестка с точным указанием дня и часа явки. Просто так, без дела пребывание на Шлоссштрассе было опасным; в любой момент жандарм или гестаповец в штатском мог проверить документы и потребовать объяснить причину появления близ рейхскомиссариата.

31 мая 1943 года к двум часам после полудня к зданию РКУ подкатил экипаж, запряженный норовистым рысаком. Из экипажа вышел пехотный обер-лейтенант. Судя по «Железным крестам» обоих классов и значкам ранений, – заслуженный фронтовик. Протянув руку, он помог сойти на землю своей спутнице – худенькой сероглазой девушке, на вид лет восемнадцати.

Их уже ждали – от решетчатых ворот навстречу, приветливо улыбаясь, шел другой офицер, с погонами гауптмана. Все трое поздоровались, потом гауптман обернулся к кучеру – молодому черноглазому парню – и приказал заехать во двор.