богат лесами. Идешь по лесу, не налюбуешься высокими и стройными соснами. Стволы гладкие, без сучьев, а на вершинах покачиваются зеленые шляпы. Среди сосен, напоминая марийских девушек в белых шовырах и зеленых платках, красуются кудрявые березы. Темно-зеленые ели, по-хозяйски раскинув длинные мохнатые ветви, еле заметно вздрагивают на ветру. Под этими вековыми деревьями, словно привстав на цыпочки, тянется к свету тонкий орешник, бересклет, липняк, рябина, можжевельник. Кажется, что перед тобой стоит сплошная непроницаемая стена. Даже лучи полуденного солнца с трудом находят в ней лазейки, стараясь пробить густой, тихий полумрак.

— Сану, не забывай: поле — с глазами, лес — с ушами, — говорит дед.

Я не понял этой премудрости, но он пояснил:

— В поле далеко видно. Если у тебя острый глаз — не заблудишься. А в лесу друг друга по голосу находят, поэтому надо иметь хороший слух.

Теперь я догадался: дед предупреждает, чтобы я не потерялся.

— Летом лес щедрый, — поучает дед. — Сначала поспевает земляника, потом черника, малина, костяника. Ну, а как только время начнет клониться к осени, после теплого и мелкого дождя высыпают грибы.

Любимые грибы деда — грузди. Они белые, словно гуси, скользкие и чуть мохнатые по краю.

— Грузди ищи среди липняка и елей, в тенистой влажной низине, — советует дедушка. — Грузди, они, брат, хитрые, напоказ себя не выставляют, как другие, а прячутся под листьями.

Я никак не могу найти ни одного груздя и собираю лишь глупые, готовые сами залезть в кузовок, подберезовики. А дед все грузди берет. Я присматриваюсь к нему. Вижу: идет он не спеша, поглядывает по сторонам. Раздвигает листья, а под ними — пара груздей тут как тут.

Он предупреждает:

— Далеко не уходи!

Но как я ни стараюсь, груздей не нахожу.

— Осторожно, не наступи! — И дед срезает гриб у самых моих ног, а потом еще целый выводок…

Мало-помалу и я приноровился: ворошу листья, открываю лесные тайники. Корзины у нас наполнились до краев. Мы пересыпали грибы в кузова и решили сделать привал.

С собой у нас был только черный хлеб да туара[4]. Но в лесу такой обед показался гораздо вкуснее, чем дома.

— Подберезовики растут в березняке, а рыжики — в сосняке, — рассказывает дед. — Подберезовики показываются раньше груздей. Но если тронет иней, они сразу пропадают. Груздям иней нипочем: укрытия у них надежны.

Я заслушался деда и не заметил, как к нашим ногам упала еловая шишка. Дедушка поднял ее.

— Чу, кто-то над нами есть!

— Кто? — совсем тихо спрашиваю я.

— Пушихвост, — отвечает дед.

Он называет зверей не своими именами, а по внешнему виду или повадкам: медведя — «косолапым», зайца — «длинноухим» или «косоглазым», белку — «пушихвостом».

Дед поднялся с пенька. Я тоже встал и так же, как он, осторожно обошел вокруг елки.

— Гляди в оба, — шепнул дед и, вынув из-за пояса небольшой топорик, обухом постучал по стволу.

Тотчас же зверек, чуть поменьше кошки, описав в воздухе полудугу, ухватился за тоненькую ветку соседней ели. Качнулся на ней два-три раза, перебрался на более толстую ветку, стал проворно карабкаться вверх и наконец совсем пропал из виду. Я еще ни разу не видел живых белок.

— Сейчас белки рыжие, с коротким жидким мехом, и стрелять их не к чему, — вслух размышляет дедушка. — А осенью перед снегопадом они наденут теплые светло-серые шубки.

Я еще долго посматривал на верхушки деревьев, но больше не увидел пушихвоста.

— Как-нибудь осенью возьму тебя на охоту, — пообещал дед. — Ты уже спишь не поперек, а вдоль кровати… А сейчас давай собираться.

Мы перекинули через плечи кузова, взяли в руки корзинки и тронулись. Я огляделся: мне показалось, что идем мы совсем в противоположную сторону.

— Дед, а мы не заблудились?

— Откуда ты взял? — удивляется дед и останавливается. Он смотрит на верхушки деревьев, на обросшие мхом ели.

Когда мы вышли на поруб, дедушка подвел меня к пеньку:

— Запомни, Сану, по срезам на пнях можно определить, где юг: годовые кольца в южную сторону шире, а к северу поуже. У растущих на открытом месте деревьев ветки длинные и гуще к югу, а стволы с северной стороны порастают мхом. В лес мы вошли со стороны заката солнца, туда должны и выйти.

И правда, вскоре мы увидели тропинку.

«Мой дед — настоящий лесной кудесник, — подумал я. — У него своя лесная азбука».

ПО ПЕРВОЙ ПОРОШЕ

Перевод З. Макаровой

— Эй, засоня, вставай! — трясет меня за плечо дедушка.

Я уже знаю: если он рано будит меня, — значит, возьмет в лес. Я мигом вскочил и оделся.

Стрелки будильника только близятся к шести, а на улице светло. Глянул в окно — кругом белым-бело. И тут только я вспомнил: дедушка недавно обещал меня сводить в лес по первой пороше на охоту.

Наспех позавтракав, мы бесшумно закрыли за собой дверь.

Снег такой нежный, мягкий — как пух. Погода — словно по заказу: не очень холодная, но и не совсем теплая.

— В такой день никакой охотник не усидит дама, — бормочет дедушка.

Шаг у него бодрый. Весь он выпрямился, изредка посматривает на небо.

Мы миновали поле и, войдя в лес, свернули на просеку. Ветра нет. Вокруг тишина. Кажется, лес забылся в легкой сладкой дреме. Сначала не было слышно ни единого звука, а потом послышался частый, дробный стук дятла, вот вспорхнули с веток елочки шустрые синички и перелетели через просеку. Пройдя сосняк, мы очутились в мелком осиннике, и кто-то громко, почти как человек, засмеялся: «Ха-ха-ха-ха!»

— Это сойка голосит. Почуяла вблизи человека, — подсказывает мне дедушка.

Вдруг он остановился. Я чуть-чуть не наткнулся на него.

— Видишь? — он пальцем показал на снег. — Следы… Какой-то зверь большими прыжками пересек просеку…

«Сейчас дедушка похвалит меня», — обрадованно подумал я и открыл рот, чтобы сказать, что это пробежал заяц-беляк.

— Длинноухий, — опередил меня дедушка. — Шагай за мной! Идем по следу.

Мы углубились в осинник. А там — так и этак, вдоль и поперек — уйма следов, словно это замысловатое звериное письмо, разбросанное на огромном листе бумаги.

— Уй-юй! — воскликнул я. — Тут целое стадо зайцев пробежало!

— Нет! Здесь всего один косой жировал.

Оставив меня у жировки, дед пошел по следу. Не успел я толком