Как бы то ни было, Влас перестал выслеживать Дамира в его избе. Уж очень не хотелось ему встречаться еще раз с Катериной.

Дамир усиленно выслеживал «малину» Шкворня. Своей мечтой о соседском доме он поделился с женой. Той понравилась затея мужа, и она стала помогать стукачу, постоянно наблюдала за соседской хатой.

Фискал ночами мечтал о доме. Он мысленно давно поселился там, но жить приходилось в старой избе, трещавшей по всем швам.

Дамир, в очередной раз выслеживая банду, получил от стремача яблоком в лоб. Тот не поскупился и выбрал самую крупную и крепкую антоновку. Стукач взвыл от боли. На лбу громадная шишка вскочила, и мужик не выдержал, решил выяснить отношения со стремачом по-мужски и подошел к забору, разделявшему участки.

— Эй ты, хмырь подзаборный, пес блудящий, а ну вылазь наружу, твою мать! Ты чего это, говно козлячье, путний люд увечишь? — потрогал затвердевшую больную шишку на лбу. — Чего затырился, клоп вонючий? Боишься в ухо получить? Я живо проучу! Покажу гаду, как дышать в соседстве! Коль ты такой бздливый, ровно баба, так и не высовывайся больше, не то собаку с цепи спущу. Она с тебя все вырвет!

Дамир обиделся, что его зов остался без ответа, но это же обстоятельство и радовало. Его боятся, не решаются выйти в открытую и схватиться на кулаках при всем честном народе. Мужик сел под яблоней, впервые за долгое время повернулся спиной к соседнему дому, закурил. Настроение было неважным. Одолела еще одна забота: сын провалился на вступительных экзаменах, и теперь его могут забрать на службу. Но не это огорчало, а то, что двоим с Катериной власти могут не дать соседский дом, сочтя семью малочисленной. А вот с сыном — другое дело. Он молодой, может в любой момент обзавестись бабой, потом и детьми. Им простор нужен. Не станут же ютиться все в маленькой, тесной комнатухе. У соседа их три. Все такие огромадные! Но повезет ли туда влезть? Ведь если сына заберут, он может и остаться в армии, не вернуться домой. Сыщет там себе бабу, и попробуй сорви его оттуда.

— Эй, сосед! Ты чего там кукуешь? Уселся на голой земле. Простыть не боишься?

Дамир увидел старого Дементия, жившего неподалеку.

— Ты ко мне? — обрадовался стукач.

— Могу и к тебе поворотить оглобли! — Свернул на тропинку, подошел, позвал на скамью. — Я ж с чего тут объявился? К соседу твоему пожаловал, деньжат до пенсии позычить надо. Никак в свои не укладываемся. Ну хочь тресни! Я уж об куреве молчу, на хлеб недостает. Хотел в сторожа наладиться, чтоб хоть какой-то приработок иметь к пенсии, да вот беда — не взяли! Сказали, что староват для такого дела.

— Ну а сосед помог? — полюбопытствовал Дамир, кивнув на дым Шкворня.

— Нету его, родимца. Иначе б вызволил с нужды. Он нас завсегда выручал. Кажный месяц. Было, что сотню давал. Я ему как-то яиц принес нашенских, свежих, прямо с- под курей. Так он долг взять не схотел и сказал: «За доброе твое добрым плачу. Оставь себе деньги, а когда приспичит, приходи сызнова, подсоблю». Хороший мужик, добрый. Зазря ты с им лаешься.

— Бандит он и ворюга! Я лучше б с голоду сдох, но деньги с его поганых рук не взял бы никогда! — взвился Дамир.

— Не клевал тебя жареный в самую сраку. Коль припрет, у самого черта взаймы испросишь! Когда на хлеб нету, как жить? Где взять? А и за руку не поймавши, не хай зазря. Каб самого судьба по башке не трахнула, не зарекайся ни от чего! Может, того соседа плевка не стоим оба. Не мы ему судьи, единый Господь! — говорил убежденно Дементий.

— От вора брать — в грех впадать, — артачился Дамир.

— Нонче все как один воруют. Иначе не продохнуть. Моя старая вовсе слегла. Ноги сдали. Я в собес ходил и к властям. Там ответствовали: «Помрет — дармовой гроб и денег дадим, покуда живые — сами выкручивайтесь!», — досадливо сплюнул Дементий. — Всех соседов обходил, нигде не дали. Каждый на свою беду кивал и клял ее, а энтот без слов подмог: вдвое больше, чем просил, и вертать воспретил. Так и молвил: «Все под Богом ходим. Лечи старуху. Пусть мое ей поможет!» И встала бабка. Через неделю уже в огород пошла в грядках ковыряться. Опосля того что худого могу молвить? Дай Бог здоровья этому человеку!

Перекрестился старик широко, размашисто, и тут же услышали оба:

— Дед! Вали сюда! Держи-ка вот подсос! Верно, за тем приходил? — увидели Шкворня. Тот протянул Дементию через забор свернутые в трубку деньги.

— Это много! — засуетился старик.

— Бери! Недавно твоя бабка мне целую сумку хамовки принесла. Все свежее, свое. Это вам от меня в благодарность. Спасибо за доброе! И деньги себе оставь. Не вертай! — улыбнулся Шкворень. — Жаль, что не все умеют вот так, как вы, дышать по-соседски.

Мужик глянул на Дамира так, словно пристрелил.

— Сам человеком будь, тогда к тебе никто не сунется с ругачкой!

— Да ты базлай хоть уссысь, но зачем мусоров на меня выводишь, падла? Иль я за тобой ни хрена не вижу? Ты за своим сыном стремач! Он тебе скоро подбросит жару! — усмехнулся Шкворень зловеще и отошел от забора.

— Чего ему от моего мальчонки надо? — удивился Дамир вслух.

— Лихим становится. Был тихоней, а нынче сущий злодей. Связался с компанией ребят и девок. Мотаются на мотоциклах по ночам. Пьяные, дурные, ко всем пристают. Вовсе спортился малец. А уж каким покладистым рос! — сетовал Дементий, уходя.

Дамир не мешкая пошел в милицию, чтобы сообщить о Шкворне. С сыном решил отложить разговор до вечера, когда тот домой заявится. Искать его у друзей не стал. Переодевшись, подошел к калитке.

— Куда настропалился, старый черт? — внезапно словно из-под земли вырос Влас и схватил стукача за голову.

Тот дернулся — удалось вырваться. Хотел выскочить на дорогу в город, но Меченый кулаком с курса сшиб, вернул обратно во двор и пригрозил:

— Если в ментовку намылишься, кентель с резьбы сверну!

Дамир уполз в дом. Что за тяжкий день выдался с самого утра? Сплошные неприятности.

Он лежал в постели весь в примочках и рассказывал Катерине услышанное о сыне.

— Чего их головы свербят о нашем? Он путевый. Не ворует, никого не облаял. А коли заденут, даст сдачи, как и полагается. Девки с ним мотаются? И что с того? Он в подоле не притянет. Нам мороку не навяжет. Успокойся, родимый, наш мальчишка не хуже ихних. Вспомни, какими сами были? Все ж людьми поделались, — рассмеялась озорно, как когда-то в юности, и вышла на кухню.

А Дамиру вспомнилось давнее, полузабытое беззаботное время незаметно убежавшей молодости.

…Там в деревне никто не хотел замечать, что Дамир взрослеет. Низкорослого и худого, его даже дома считали мальчонкой, которому взрослые штаны еще ни к чему. Отец изумился, когда сын попросил бритву:

— На что тебе?

— Побриться пора! — показал на подбородок, заросший щетиной.

— Во, наш телок в бычка лезет! А я думал, что ты еще на горшке кряхтишь!