– Хорошо, Лариса. Спасибо, что ты разрешила позвонить. Я в самом деле тебе очень благодарна за это, – Марина посмотрела на сестру с выражением мольбы во взгляде. Это сработало. На самом деле отношения между ними были относительно не плохими в сравнении с отношениями, которые сложились у Лариски с другими сёстрами – Тамарой и Галиной, и братом Юрой. С Галиной вообще не было никаких отношений! Они были чужими друг другу с детства. К тому же Володенька, Маринин сын и её племянник, которого она называла не иначе, как Гусёнок за его длинную и худую шею, очень ей нравился. Очень! Своих детей тридцатилетняя незамужняя женщина не имела. Надежда завести своего ребёнка у неё таяла с каждым годом, а Володенька… – Он такой смешной и какой-то совсем родной. И зовёт её тётя Ляля или просто Ляля, а не Лариска, как зовут другие. В общем, Марине было можно то, о чём другим и мечтать не приходилось. Ей разрешалось иногда пользоваться личным Ларискиным телефоном! А что такое личный телефон в городе Ленинграде в 1956-м году знает только тот, кто жил там в это время.

Коля находился в Ленинграде, пропадая на «Судомехе» с утра до вечера. Приёмка такого корабля, каким была «Пурга» – дело нешуточное. Надо было разобраться во всём до мелочей. Проверить механизмы и электромеханическую движущую часть, навигационные системы и системы связи, вооружение. Нельзя было обойти вниманием и такие вещи, как камбуз, кают-компания, офицерские каюты, многочисленные кубрики, санузлы, которые в морской терминологии называются не иначе как гальюны. И многое другое. Вместе с ним приёмкой корабля занимались его старые друзья и сослуживцы, с которыми Николая связывали почти восемь лет совместной службы на БО-5 в Кувшинке. Игорь Кулешов, назначенный третьим помощником, взял на себя всю мореходную часть. За него можно было не беспокоиться, потому что Игорь больше всего на свете любил корабль, на котором служил, и походы, в которых успех зависел на девяносто процентов от его мореходных качеств. Ну и от экипажа, конечно. Предельные углы крена при боковой качке вызывали у него сильные опасения. Но пока корабль окончательно не «встал» на воду и не зашёл в нормальный шторм, что-то сказать окончательно никто не мог. Игорь тоже не мог, хотя понимал, что при существующем распределении центра тяжести корабля возможны всякие осложнения при сильной волне. Своими предположениями он делился со старпомом, а тот докладывал Бате – командиру. В этот раз капраз выслушал доводы своего старшего помощника, по-отечески улыбнулся и сказал:

– Молодцы, молодёжь, что заныриваете до самой глубины. Но бояться не надо. Мы «Пурге» просто не дадим возможности раскачаться на полную, если попадём в переделку. А мы в неё попадём, рано или поздно, обязательно. Так что не дрейфте! Пока я с вами, ничего плохого не случится!

Шефство над огромными машинами было возложено на другого Колиного товарища по предыдущей службе – Володю Ларичева. Сколько раз он выручал своего командира и корабль, благодаря безукоризненным знаниям, опыту и безошибочной интуиции! Он мог с закрытыми глазами разобрать небольшой дизельный двигатель, поменять вкладыши и прокладки, и тут же собрать в исходное состояние. Большой, наверное, тоже мог. Но на новом корабле были установлены три шестиглавых огромных двигателя с развиваемой ими мощностью в двенадцать тысяч лошадиных сил! И с этими монстрами Ларичеву надо было подружиться. Иначе нельзя. А то закапризничают в море во время похода и пиши пропало. Вместе с Володей этим же занимался и его товарищ – Освальд со смешной фамилией Горошко.

Забота о вооружении досталась Саше Егорову, а вооружено судно было достойно: четыре пушки сотого калибра, четыре спаренных зенитных орудия и столько же бомбомётов.

Вообще, корабль был по тем временам не маленький. Почти сто метров в длину и пятнадцать в ширину! С командой в двести пятьдесят человек. Он мог пробираться через ледяные просторы метровой толщины и жить автономно более тридцати дней. Моряки – пограничники уже через пару лет стали называть его Легендой Северо-восточной границы!

Пропадая на «Судомехе», Николай хоть как-то отвлекался от постигшего его несчастья – измены любимой жены. Думать об этом было невыносимо, а не думать не получалось:

«Не уверен, что здесь есть её вина. Скорее всего, она устала жить на севере, есть гнилую картошку. Искать, чем накормить Володю. А «скворечник»?.. Одного этого достаточно, чтобы сбежать. Я хотя бы питаюсь нормально, когда ухожу в море. И туалет нормальный, а Марине с её привычкой баловать себя деликатесами из Елисеевского, отсутствие элементарных самых необходимых продуктов конечно же уже невмоготу. Я и так не совсем понимаю, как она продержалась почти семь лет. Именно поэтому она и решила не возвращаться…».

Мысль, что Марина и вправду ему изменила с другим, в его голове не укладывалась. Поэтому он измену в качестве аргумента не рассматривал. Он искал в своих рассуждениях возможность оправдать поступок жены:

«Какая любовь? Что значит влюбилась впервые в жизни? Так бы и сказала – я устала, Коля. Дай мне немножко отдохнуть от твоего Северного сияния и от тебя тоже. Ну да – характер у меня не сахар. Я это прекрасно осознаю. А ты послужи с моё, поболтайся в море. Посмотрим, какой у тебя характер будет. Я ангелом тебе покажусь! А то – влюбилась… Надо же придумала…».

Уговорившему самого себя, что ничего страшного не случилось, Коле становилось легче. Тогда он с энтузиазмом продолжал осваивать свой будущий корабль. Сам себе он дал слово, что ни в чём упрекать Марину не будет. Как будто ничего между ними не произошло, а там – время покажет и всё исправит. Тем более, что сегодня – середина сентября, а на ходовые испытания корабль пойдёт не раньше февраля. Значит и время, чтобы отдохнуть от Севера, у Марины будет больше, чем достаточно.

Все письма Марина читать не стала. Ей хватило только одного. В нём Коля просил у неё прощения за то, что не смог создать ей достойный уют. Что понимает, как тяжело ей жилось в Кувшинке, и что он всё это, конечно, исправит. И они опять будут счастливы. Мысленно она тут же отправила ему ответ:

«Ты так и не понял, что всё о чём ты пишешь, никогда не имело для меня большого значения. Я жила с тобой потому, что обещала быть с тобой. Потому что любила тебя. Я бы и дальше жила с тобой, ездила за тобой. Перебирала в хранилище гнилую картошку и лук. Но случилось непредвиденное… Я влюбилась! Отпусти меня и прости. Володю ты сможешь видеть, когда тебе этого захочется. Насчёт развода решай сам…».

Именно это она собирались сказать мужу, когда он вечером ей позвонит. Оставалось только дождаться звонка. Но первым позвонил не Коля. Первым позвонил Виталий! Он сказал, что любит её, что скучает. Но вынужден опять уехать на сборы в Казахстан. А потом сразу на чемпионат Европы в Югославию. Так что увидеться им в ближайшие два-три месяца не удастся, о чём он искренне сожалеет. Но всё равно очень её любит, любит, любит… Марина выслушала всё это спокойно, ни разу его не перебив. Когда Виталий закончил свой монолог, она вздохнула и промолвила:

– Виталик, ну что ты так разволновался? Езжай на сборы, тренируйся. Когда выиграешь все медали, которые тебе хочется выиграть, ты мне позвони. Если застанешь меня в Ленинграде – будем считать, что нам обоим повезло. Если не застанешь, значит я уехала на свои сборы. Куда? – я пока не знаю. Извини. Адрес твой у меня есть. Я напишу, когда вернусь в Ленинград. Или позвоню. Родителям передавай привет. Всё, Виталик, мне сейчас некогда, я жду звонка… – и повесила трубку. Прикусила губу и разревелась. Она вдруг поняла, что не она занимает в его жизни самое главное место. В его жизни главное – это его дурацкий мячик, который ему обязательно надо куда-то забросить или забить, а она, дура, раскатала губища: