Пил он всегда, но голову не терял, он вообще ничего не терял, наоборот, он собирал всякий хлам, и теперь прежняя привычка кормит его. Он держит на первом этаже своего дома лавочку радиодеталей и прочей ерунды. В лавочке всегда толпится много народа, те, кто сам мастерит или ремонтирует домашнюю технику.

В этой лавочке когда-то был «Металлоремонт», и папа Радиомастера сидел там каждый день, делал ключи, точил коньки и даже нелегально собирал телевизоры из ворованных запчастей.

Радиомастер после уроков всегда сидел у отца в мастерской и всему научился – точить, паять, курить и выпивать, как положено рабочему человеку, каждый день, но в пределах нормы, без перебора.

Мария и Радиомастер учились в разных школах: она в немецкой спецшколе, а он в обычной, рядом с домом в Казенном переулке. Сидел он за партой только до восьмого класса, а потом уже нигде не учился, начал работать с отцом в мастерской и никогда не пожалел об этом.

Мария прошла весь долгий путь хорошей девочки: школа с медалью, иняз с красным дипломом. Пути Марии и Радиомастера не пересекались, двора у них не было, Мария была всегда занята. Они виделись и в двадцать лет, и в тридцать, но без контактов. Она его не видела, он был не ее герой.

Ее героем был мальчик из сталинского дома на Энергетической улице. Он жил в профессорском доме МВТУ, где были паркетный пол и ванная с окном.

Такой хорошенький мальчик, теннисист, басист группы «Ядерный щит». Мария с ним дружила с первого курса и искала ключ к его сердцу. Он не видел в ней женщины, а она уже хотела ею быть.

Радиомастер делал ключи и в двадцать лет нашел свой золотой ключик. К ним в мастерскую зашла женщина лет тридцати с мальчиком и попросила поставить ей замок в новую дверь.

Папа послал Радиомастера, и он с радостью побежал и поставил замок, а заодно и крест на своей одинокой жизни. Он стал жить с этой женщиной и прожил двадцать лет, пока она не умерла от рака за три месяца. Радиомастер похоронил ее и вернулся к себе на Аптекарский уже сорокалетним, совершенно пустым, и запил так крепко, что чуть не потерял свою лавочку. Помогла остановиться печень, которая отказалась принимать смертельные дозы. Он пошел к врачу, и врач сказал: «Будешь пить – сдохнешь». Радиомастер перестал пить и понял, что трезвому надо чем-то себя занимать; стал читать Библию, единственную книжку в доме, оставшуюся от бабки, набожной старушки, даже крестившей внука в Елоховской, где она была прилежной прихожанкой.

Крестик он носил всегда, но в остальном был равнодушен к вере, к любой, включая коммунистическую и демократическую. Он не любил, когда говорят про политику, про смысл жизни: зачем искать смысл жизни вместо того, чтобы просто жить?

Так Радиомастер и жил со своей женщиной, которая оставила его на этом свете совсем одного. Он стал читать Библию, просто так, из любопытства, смотреть телевизор он не мог, радио не слушал – там показывали и рассказывали, чего в жизни не бывает, а если такое и бывает, где-то, то ему такого не надо.

Ну убили кого-то в Ясенево или шторм в Воронеже снес крышу с прокуратуры, и что теперь, не спать или ехать разбирать завалы? Так думал уверенный в себе Радиомастер, среднестатистический человек со средним доходом и средними потребностями.

В театр он не ходил, не понимал, зачем смотреть, как принц Датский убивает за два часа кучу родственников. Доводит до смерти невесту, убивает ее отца, убивает брата невесты, от кубка с отравой, предназначенного для принца, гибнет мать; он закалывает, как поросенка, мужа матери…

Ну и какое в этом искусство – чистая программа «Максимум», где парень-ведущий со смаком копается в крови и пакостях. Нужно быть дураком, чтобы так травмировать свою нервную систему, а дураком Радиомастер себя не считал.

Жизнь вокруг него рушилась: взорвался Бауманский рынок, где он всегда покупал продукты; рядом с ним в Аптекарском переулке в результате реконструкции взорвали «Дом Щапова» по проекту великого Шехтеля. Первая немецкая аптека в Москве стояла 250 лет и никому не мешала, а теперь стала мешать какому-то банчику, банчик снес ее, теперь там парковка. В банк никто не ходит, и чем он занимается, никому не ведомо.

Мир рушился вокруг Радиомастера, в его окне вместо тихой слободы торчали стеклянные кубы офисных центров, где сидели чужаки в костюмах. Вечером и в обед чужаки шлялись по Бауманской в поисках пива, пиццы и парковки для своих лакированных коней, которыми они заставили все тротуары.

Радиомастер даже хотел взять шило, пройти днем по тротуару от Спартаковской до улицы Радио и нацарапать на лощеных боках надпись «Машины не ставить». Но не стал, побоялся, что его линчуют либерасты – рыночники, для которых частная собственность священна, а его право ходить по тротуару не имеет значения: пешеходы – мусор, полагают автовладельцы, ходят, суки, дома сидеть надо, а не шляться под колесами. Так считают те, кто давно земли не чует под ногами, – у них от этого измененное сознание. Так думал Радиомастер, протискиваясь в свою лавочку через три ряда машин, стоящих перед входом в его магазин.

За границу Родины Радиомастер не ездил, не желал, не видел смысла. Он даже на Красной площади ни разу не был, и в парке Горького не был, зато ходил с детства в сад Баумана. Там Радиомастеру нравилось все, это была его поляна, там он знал каждый угол, и ему там было хорошо. В баню он ездил на Пролетарку, с детства его туда водил отец, у него там в Воронцовских банях был свой банщик, с которым он служил вместе на флоте. Уже умерли и отец, и его товарищ, а Радиомастер до сих пор ездит туда каждую неделю. Вроде не по пути ему эти бани, но привычка для него важнее нового качества. На Бауманской море саун и бань, есть даже турецкий хамам, но в них чаще трахаются, чем моются. А Радиомастер был брезглив, в бане женщин не признавал, да и женщина у него была одна, но бог ее забрал, и теперь Радиомастер других не хочет, не желает он снижать планку, а прыгать в сторону тоже не собирается.

Когда-то в школе он читал рассказ Л. Толстого «Отец Сергий», читал по своей воле, не по программе. Там говорилось о смертном грехе монаха, соблазнившегося красотой прихожанки.

Он пресек свое вожделение и отрубил себе палец, а ведь мера половинчатая, размышлял Радиомастер. Он сам был человек решительный – если причина в штанах, так руби причину.

Он осуждал Толстого за малодушие. Такие мысли пришли ему в голову, когда он читал главу о смертных грехах. Сам он был тверд, и единственный порок – грех сомнения и уныния – мучил его в последнее время.

Стал он замечать за собой, что его железный распорядок стал его тяготить. Каждый день он стоял от рассвета до заката в своей лавочке, потом заходил в «Пятерочку», покупал еду, и так до пятницы. В пятницу баня – и опять неделя за неделей, такой ритм жизни Радиомастера вроде устраивал, но под такую музыку не станцуешь, в таком ритме только по кругу ходить, как лошадь в цирке, а Радиомастер захотел перемен.

Мария тем временем вернулась на Аптекарский, насильно милой быть перестала, ушла от своего милого. Пятнадцать лет тянула она свой крест, мальчика-мужа своего она тогда получила, доказала ему, что с ней он не пропадет, и он сдался ей, они поженились и даже жили хорошо пару лет, а потом все пошло наперекосяк.