Важно понимать, что палестинцы и израильтяне шли на переговоры с совершенно разными устремлениями. Палестинцы претендуют на свое государство, суверенитет в как минимум отдельных районах Иерусалима, включая части Старого города, а также на право на возвращение. Израильтянам на это претендовать нужды нет, так как они уже имеют свое государство, столицей которого является объединенный Иерусалим, а Закон о возвращении (который распространяется исключительно на евреев и членов их семей) был принят кнессетом еще в 1950 году. При этом израильтяне не идут на переговоры из соображений «исправления исторической несправедливости» по отношению к палестинцам, потому что в целом в большинстве своем не считают себя ни в чем виновными перед ними. Израильтяне надеются, что переговоры позволят прекратить войны и террор, обеспечить их стране мир и безопасность.

Это кардинальное различие в изначальных установках, когда стороны садятся за стол переговоров, стремясь достичь каждая совершенно разных целей, было и остается одним из тех подводных камней, которые очень затрудняют поиск взаимоприемлемого мирного соглашения. В то время как ООП видит в переговорах путь к созданию независимого палестинского государства, Израиль идет на них прежде всего в интересах обеспечения безопасности[68]. Обеспечение «мира и безопасности», «безопасного мира» было нереализованным обязательством, которое брали на себя все израильские премьер-министры перед каждой электоральной кампанией. При этом именно в ходе процесса Осло израильские руководители впервые сделали акцент на стратегической важности достижения мира для обеспечения обороны страны[69].

Эфраим Снэ, бывший министром здравоохранения в правительствах И. Рабина и Ш. Переса и заместителем министра обороны в правительствах Э. Барака и Э. Ольмерта, так выразил эту мысль: «Историческая важность договора Осло такова, что в его рамках израильтяне и палестинцы – И. Рабин и Ш. Перес с одной стороны, Я. Арафат с другой – решили перенести конфликт между сторонами с поля боя за стол переговоров. …В основе договоров Осло лежала не формула «территории в обмен на мир», но «суверенитет в обмен на безопасность». Читая текст норвежских соглашений, сразу понимаешь, что в нем говорится о простой сделке: палестинцы получат государство (приблизительно в границах, существовавших до Шестидневной войны 1967 года), и за это они сами будут эффективно бороться с террором. …Только благодаря своему обещанию бороться с организациями радикальной оппозиции Арафат получил наше согласие на создание полицейских подразделений в размере десятков тысяч вооруженных людей»[70].

Задумаемся над сказанным. Учитывая, что акты антиизраильского террора осуществляли сами палестинцы, выходит, что, с точки зрения израильского правительства, успешное продвижение переговоров зависело от того, насколько эффективно силовые структуры ПНА борются с теми представителями своего народа, которые занимаются тем же самым, чем сами руководители этих структур занимались все предшествующие десятилетия, а именно – вооруженной борьбой против Израиля. Выходит, что Арафат получил согласие на создание силовых подразделений с целью ведения гражданской войны среди своего же народа! Можно ли было на самом деле надеяться на то, что Я. Арафат и его ближайшие приближенные не только в одночасье прекратят заниматься тем, чем они занимались большую часть жизни, но еще и будут применять силу против тех, кто «продолжает их дело», становясь, таким образом, гарантами обеспечения израильской безопасности от своих соплеменников и, в общем-то, единомышленников?!

На протяжении нескольких десятилетий израильская оборонная доктрина исходила из того, что главной угрозой безопасности страны является прорыв линии границы одной из соседних стран с использованием сухопутных сил и военной авиации. Однако справедливость требует отметить, что последний раз подобной атаке Израиль подвергся более трех с половиной десятилетий назад, в октябре 1973 года. Уже в 1970-е годы Израиль, с одной стороны, столкнулся с тяжелейшими терактами, самым известным из которых стал захват школы в городе Маалот на севере страны в 1974 году, а с другой – встал перед необходимостью принять решение о том, что делать, когда в какой-либо из арабских стран развивается программа создания атомного потенциала. В настоящее время существуют две главные угрозы безопасности Израиля: разработка и использование неконвенционального оружия его врагами, с одной стороны, и терроризм – с другой. Первая угроза никоим образом не связана с собственно палестинской проблемой: развитие ядерного потенциала – сложнейший проект, требующий значительных средств и высочайшего профессионального уровня задействованных специалистов, с одной стороны, и возможности полностью контролировать территории, на которых находятся почти всегда засекреченные объекты атомной промышленности, – с другой, поэтому существование палестинской военной атомной программы выглядит невозможным в принципе. Израиль бомбил строившиеся ядерные реакторы на территории Ирака (в 1981 году) и Сирии (в 2007 году), на протяжении ряда лет взвешивая возможность проведения аналогичной операции против Ирана, но все эти угрозы не имеют ни прямого, ни косвенного отношения к конфликту или переговорному процессу с палестинцами. Что же касается второй угрозы безопасности Израиля – террористической, то здесь как раз именно палестинцы являются центральным фактором.

Первым израильским политиком, определившим терроризм как стратегическую угрозу, был премьер-министр И. Рабин. Он сделал это на заседании кабинета после террористического акта на перекрестке Бейт-Лид в январе 1995 года, когда было убито более двадцати израильских солдат[71]. Необходимо добавить, что еще в середине 1980-х годов Б. Нетаньяху, едва ли догадывавшийся о том, что ему будет суждено дважды стать премьер-министром Израиля, определил терроризм как стратегическую угрозу не только для Израиля, но и для всего свободного мира[72].

Начиная с первых дней своего существования Израиль пытался создать себе имидж государства, которое не может и не готово подвергать риску свою безопасность и будет прибегать к оружию во всех случаях, когда такой риск существует[73]. Однако репутация страны, отвечающей ударом на любой удар, являющаяся необходимым условием стратегического сдерживания, пошатнулась из-за ограничений, наложенных на себя Израилем сначала во время войны в Персидском заливе[74], затем в годы процесса Осло и в последующий период. Война против «Хезболлы», известная как Вторая ливанская (2006), равно как и масштабная военная операция против ХАМАСа в секторе Газа (2008–2009) имели своей целью прежде всего именно восстановление баланса сдерживания против квазигосударственных организаций, использующих в том числе и террористические методы борьбы на северной и южной границах Израиля.