Затем пришла Хильдегарда и преклонила колени, как она всегда делала, когда хотела у него что-нибудь попросить. Она сказала, что слышала, будто король ищет нового архиепископа в качестве учителя, и не будет ли он так великодушен, чтобы предоставить эту должность бедному юному секретарю, служившему ей верой и правдой? Карл не пытался объяснить, что ищет учителя для самого себя; он даровал протеже Хильдегарды поместье епископа.

Одновременно Карл вдруг понял, что Хильдегарда изменилась. Прежде всего, она перестала по-матерински любить маленького Пипина Горбуна. Похоже, она невзлюбила калеку сына от другой женщины. Хильдегарда много говорила о своих собственных пятерых сыновьях и дочерях, которых заботливо обучал в дворцовой школе Петр из Пизы. Король нередко выкраивал время, чтобы посетить уроки царственных отпрысков по грамматике и риторике. Он считал, что они мало знают, потому что не так усердны в ученье, как простые дети. И Хильдегарда плакала, когда он гневался.

– Любовь моя и повелительница, – уверял он ее, – у твоего потомства мысли заняты только охотой на кроликов и гирляндами из маргариток, смотря по обстоятельствам. Простолюдины же слушают и учатся, потому что их богатство и пропитание зависят от их знаний.

– Нет! Просто они тебя боятся. Карл, и Карломан, и Луи, и Ротруда, и Гизела добры и прилежны. Ты слишком многого от них хочешь. Кроме того, твой образ жизни вынуждает их все время путешествовать вместе с двором. Когда у них будет возможность дважды отпраздновать Святки в одном и том же месте?

– В Вормсе.

Тогда Хильдегарда, которую в те трудные дни нелегко было удовлетворить, разразилась новым потоком слез и умоляла Карла отказаться от своих безумных скитаний, как она выражалась, и проводить каждую зиму во дворце в Вормсе, Ингельхейме или хотя бы в Тионвилле. Детям необходимы домашний мир и покой. Так жена-швабка выражала свое желание.

Эту просьбу Карл не мог удовлетворить. С одной стороны, его постоянно увеличивающийся двор съест весь урожай и все запасы одного дворца за один сезон; с другой – король должен быть там, где в нем больше всего нуждаются. И Карл даже слышать не желал о том, чтобы его королева оставалась дома.

Ангильберт, обладавший политическим складом ума, называл ее «матерью королей».

Объединившись, Хильдегарда и Ангильберт внушили озабоченному Карлу мысль, что когда-нибудь его сыновья будут царствовать на троне. Но чем и как они станут управлять? Сам Карл был первым Арнульфингом, ставшим королем. Эта мысль побудила его действовать быстро и без промедления.

В детях только одно омрачало его радость. Самый старший из них, бледный увечный мальчик, бросил школу после того, как Хильдегарда лишила его своей любви. По крайней мере, так рассказал Карлу учитель Петр. Когда его отец отсутствовал, Пипин Горбун бродил где-нибудь с друзьями. Насколько Карл мог понять, робкий мальчик не увлекался ни охотой, ни плаванием. Ни в лесу, ни в доме у него не было излюбленного местечка.

– Он выбирает места и друзей по своему подобию, – говорил Адальгард.

После Ронсеваля Карл включил эту парочку, Адаль-гарда и Ангильберта, в свой совет. Его младший кузен Адальгард, осмелившийся обвинить Карла в супружеской измене, явился из тихой монастырской обители в Корби и протестующе заявил, что не создан для государственных дел. Но Карл убедил его, как убеждал других, служить ему.

При том что веселый и жизнерадостный Ангильберт тоже собирался посвятить свою жизнь служению Богу, он писал хорошие стихи и даже читал по-гречески. Карл, знавший на этом языке только слово «спасибо», прозвал Ангильберта Гомером. Обоим этим королевским паладинам можно было доверять, а Ангильберт, по крайней мере, имел вес и влияние на собраниях племенных вождей и мог разрешить самую запутанную проблему. Однако Карл сознавал, что эти молодые паладины будут его помощниками, но не наставниками, которых он искал.

Они чувствовали, что король, будучи сам сильным и выносливым, не задумывался о растущей слабости бледной королевы, которая по-прежнему была вынуждена следовать за ним повсюду. Но они Карлу об этом ничего не говорили.

– Нельзя превратить зубра в вола, – доказывал Ангильберт товарищу, – сказав ему, что он вол, довольный своим стойлом.

Королевские охотники никогда не уставали рассказывать о том, как Карл сходился лицом к лицу со смертельно опасными зубрами.

– Когда наш хранимый Богом повелитель растет в обхвате, а я клянусь вам, что его пояс длиной восемь спенов[16], – говаривал Керольд, – он становится могущественнее. Когда он рассержен, его глаза горят, как рубины, а брови насуплены, как грозовые тучи. Какой ужас нагоняет его взгляд! Что касается силы его рук, он может согнуть ими три железных копья. Одной рукой он может поднять такого человека, как я, – да, и в кольчуге и со щитом, – и посадить на лошадь.

Однажды Карл охотился на оленя со сворой собак в своем заповеднике в Арденнах, ближайшем к Рейну. Весело трубили рога охотников, и ему открылось в лесу прелестное видение. Это была девушка, не робкая и застенчивая, а полностью созревшая, с развевающимися на ветру волосами, золотистыми и блестящими, как сокровище нибелунгов. Осадив свою лошадь, эта рейнская дева уступила дорогу Карлу и крикнула ему вслед:

– Скачи легко и быстро, доблестный король! Керольд рассказал ему, что эту гордую девицу зовут Фастрада, она из Рейнской области, обладает богатой родословной и землями, граничащими с заповедником Карла. Возвратившись домой поздно с охоты, Карл не обнаружил Хильдегарды, которая обычно ожидала его, чтобы поприветствовать, у ворот замка Дюрен. Королева была занята где-то в другом месте. Именно тогда Карл задумался о том, что Хильдегарда сильно изменилась и совсем не похожа на ту гибкую тринадцатилетнюю девочку с ясными глазами, обручившуюся с ним на ярмарке.

В тот год его задержала в Рейне необходимость расквитаться с саксами.

Нарушив клятву, данную ими в Падерборне, убив тех самых священников, которые их крестили, перейдя его новую границу, эти язычники свели к нулю шестилетний труд Карла по их покорению и крещению. Как он делал до этого много раз, Карл восстановил границу, но, охваченный гневом, тщетно искал армию саксов, чтобы уничтожить ее, отомстив за все. Как и прежде, он встречал безоружных крестьян, с готовностью выдававших заложников и снова принимавших крещение.

– Неверный и лживый народ! – обрушивался Карл на своих паладинов.

Адальгард как-то странно посмотрел на короля:

– Я утверждаю, что их вдохновляет сам дьявол. Во всяком случае, что-то есть.

– Отыщи ту силу, что движет ими, – в свою очередь, заметил Ангильберт. – Уничтожь ее, и тогда твоя милость сможет заключить с ними прочный мир.

Карл дал выход своему гневу, излив его на поэта-монаха:

– Какая сила заставляла целый народ – нет, множество народов, объединившихся между собой, – радостно погибать от мечей франков, воспевая собственное мужество, а на следующий год, подобно бессловесным животным, покорно принимать наказание?