— Теперь предупреждаю… — Парфенов скривился: явно не проработал моментик, да и кто подумать мог, что я снайперкой вообще воспользуюсь? Не стрелял же я тогда, возле участка. Он и понадеялся…

Как я понял, вахмистр не стал развивать тему дальше только из-за урядников, и так смотрящих на него искоса. У них ведь простой закон: кто урядника тронул — должен быть наказан. Жестоко и необязательно адекватно. Смерть двух оборотней за ранения двух полицейских, если усатого считать, что в «Розовом какаду» перо в пузо получил, — вполне нормально. К ним бы третьего и четвертого — вообще бы зашибись. Поэтому Парфенов скоро съехал с больной для него темы.

Возвращались мы в угрюмом молчании, ожидая нагоняя и головомойки. Все-таки мы как-то плохо сработали. Да и урядники — даром что подготовленные люди, а тоже опростоволосились.

Иван Сергеевич обретался на крыльце, сам двор был под контролем людей Сваарсона и друэгаров, дочка начальника бесследно исчезла.

Выслушав доклад старшего урядника — того самого, который все полномочия с вахмистром не мог разделить, — пристав поманил Парфенова за собой, а мы остались на крыльце, где и просидели до момента, когда выскочивший Парфенов повел всех в известный трактир Собакина селедочки откушать да морсика испить. После обеда мы простояли до восьми вечера на стене, а в городе, как я понимаю, продолжалась операция по обходу домов и проверке населения на предмет укрывательства беглого оборотня, убийцы и похитителя изумрудов. Тем более что для полиции это был единственный шанс отыскать изумруды — содержащийся в спецкамере полицейского участка ящер откинул копыта примерно в тот момент, когда покончил с собой его двойник, напавший на конвой.

Когда Парфенов отпустил нас все-таки по домам, я невольно перешел на бег — так не терпелось выяснить, как Виталя отбоярился, если урядники к нему заходили, да как он там, в гостинице, не сдох еще от бескормицы?

Оказалось, не сдох. В размерах подуменьшился, из лежачих больных перешел в ходячие, захапал мой шерстяной свитер, ставший для него водолазкой, безбожно растянув его, подкормился в местном трактире, приказав занести расходы на мой счет, о чем мне радостно и сообщил гостиничник. Нет сил называть этого длиннобородого и длинноволосого старика с очками в стальной оправе портье, хоть убейте. И еще этот нетипичный представитель прислуги поджимал губешки так, что я сразу понял — что-то нехорошее случилось. Виталя, выглядящий вполне свежо, просветил меня, что, во-первых, полицейские, заходившие проверить, все ли в порядке, наверняка посчитали нас извращенцами и приверженцами «эльфийской любви», раз мы в одном номере оказались. А он, Виталя, значит, так испугался, что не стал этого опровергать. Вот спасибо, вот удружил. Тут бьешься, бьешься, а тебе нож в спину. Хотелось пнуть этого мерзавца между ног пыром, да не стал — еще сбегутся на скандал.

И еще Виталя выходил в город. На мое злобное шипение он ответил, что в моем свитере его все равно никто не узнает, с голоду подыхать ему никакого резону не было, шмотки свои из гостиницы «Шакшинской» он забрал, там же пришлось распрощаться с последними деньгами. Так что, во-вторых, теперь он целиком и полностью зависит от моего милосердия.

— Вот спасибо, не знаю, что и делал бы без такого подарка, — проворчал я, но гнать Виталю не стал: пойти ему все равно некуда. И были у меня насчет него некоторые подозрения, что без его помощи назначенной премии за украденные изумруды не видать мне, как своих ушей.

— Не жмись, Корнеев. — Виталя был в добродушном настроении. — Я приятеля встретил, Игната, ты его вряд ли знаешь — на два курса младше меня был, учился на нашем факультете. Здесь целительствует. Так вот, он мне дал приглашение на бал, завтра вечером. Бал традиционный — черный фрак или пиджак, смокинг тоже можно — это предводитель дворянства, Евгений Васильевич, приглашают… Он всегда дает бал на день рождения жены, да еще повод есть — какой-то Василь Васильич выздоровел. Я для тебя приглашение тоже взял. Знаю ведь тебя: сразу, откуда ни возьмись, отыщутся сердобольные дамы бальзаковского возраста, желающие вылечить тебя от болезни, коей является однополая любовь, а ты, не будь дурак…

Удар кулака бросил Виталю на кровать.

— Ты чего??? — заорал он, не пытаясь подняться, наоборот, запрокидывая голову с ползущей из носа темной струйкой крови. Зубки, впрочем, удлинились нехило. Ну да у меня «чекан» под рукой.

— Мы с тобой никогда ведь не были особыми приятелями, Виталя, — сказал я ядовито, потирая костяшки пальцев, — с чего ты взял, что можешь говорить при мне сальности, да еще после того, как ославил меня гомиком?

— Какой ты ханжа, Корнеев, — печально констатировал Виталя. — Как будто я сам не пострадал. И всего-то хотел тебя развеселить чуть-чуть. Думаешь, мне удобно, что ты на меня деньги тратишь, спасаешь меня и вообще возишься как с писаной торбой… А когда ты в Академии преподавал, знаешь, как на тебя девчонки западали?

Грубая лесть, но все равно приятно.

— Проехали! — выставил я ладонь, и Виталя, ухватившись за нее, был водружен в вертикальное положение. — Балы я люблю, но опоздаю сильно. У меня служба! — предупредил я Виталю, но ему было не до этого. Опять какие-то схемы в записной книжке стал чертить. Вот он настоящий ученый, а я погулять вышел.

* * *

На службу я опять не опоздал. Сам себе удивляюсь: никогда такого за мной не водилось. На самом деле, если у кого-то будет желание меня обвинить в том, что я убил важного свидетеля, в смысле крокодильчика, то лишнего повода лучше не давать.

Интересно одно — допрашивали «первого» оборотня до того, как он сдох, или нет? Хотя, что животное скажет? Р-р-р? Или его можно заставить сменить облик, превратиться в человека? И где, ежкин кот, смарагды? Если Виталя не брал, то кто вообще брал?

Ивана Сергеевича подвез к крыльцу какой-то бравый урядник на «виллисе», причем лицо у пристава было растерянным и каким-то расстроенным. А где несравненная Натали? Скучно же без нее.

— Все здесь? — поинтересовался он довольно неприязненно у Парфенова.

— Точно так, Иван Сергеевич! — отрапортовал вахмистр, бросив на меня быстрый взгляд. Я как раз перестал дышать как запаленная лошадь.

— С сего момента группы по найму городского ополчения не существует, — сухо и спокойно проговорил пристав. — Распоряжением агента сыскного отделения Каменецкого. — И продолжил, чуть мягче: — У вас нет причины быть недовольными. В группе нет потерь, двадцать рублей золотом за два дня — вполне нормальная цена за тот риск, которому вы подверглись. Да, надеюсь, вы оценили деликатесный стол у Собакина. Претензий мне прошу не предъявлять, я с сегодняшнего дня в отпуске. Пошли, Парфенов, нам теперь отчеты писать. Свободны! Корнеев, в качестве прощального жеста полтораста за мертвого ящера получи, вексель выписан уже.

Вот так. И засуньте свои вопросы, дорогие ополченцы, себе в… Но от денег кто ж отказывается?

В отпуск, значит, Василь Васильич вас, дорогой пристав, «ушли»? И так понятно, без комментариев. Что там Глоин по поводу отпуска говорил? Ладно, на балу должны же о чем-нибудь люди болтать. А я туда пойду — глядишь, выздоровевшего Вась-Васю встречу… И еще кое-кого!