по счастью отсутствовали дома, спокойно пообедал и так же спокойно уехал в Минск. Даже «палку-копалку», как обозвал дед мой меч, не забыл.

Тот поезд, на котором я ездил летом, отменили, зато появился пассажирский Минск-Могилёв, отправлявшийся и прибывавший на место назначения примерно в то же самое время, что и ранее опробованный мною вариант. Правда, состав поезда был странный: на пять пассажирских вагонов было пять почтовых, причём один — удлинённый, четырёхосный. Забавно, но мне, в принципе, всё равно.

Глава 10

По всей видимости, зимой (или в праздники) маршрут особой популярностью не пользовался. По крайней мере, к моменту отправления поезда соседа у меня не было. Проводник принеся чай с баранками пояснил ситуацию:

— Так после Нового Года всегда так, вагон едва на половину заполнен, по два человека в купе только если вместе едут. Зато на следующий круг пойдём уже с нормальной загрузкой.

Совершив обязательный дорожный ритуал с распитием чая, я плюнул на идею поработать в дороге и решил поспать, раз уж никто не мешает. В первой половине ночи были какие-то рывки и толчки, которые пару раз меня будили, но поднять не смогли. Проснулся я хорошо отдохнувшим около восьми утра. Стоп, какие ещё восемь⁈ Мы же должны были приехать в Могилёв в начале восьмого!

Вызванный проводник терпеливо пояснил, что поезд опаздывает почти на два часа из-за того, что рельсы были заметены. Особенно сложно пришлось в Тальке, где требовалось переформировать состав, а стрелки оказались забиты снегом.

— В Тальке⁈ Это же деревня в получасе езды до Осипович!

— Деревня-то деревня, но вот три почтовых вагона и один пассажирский мы там отцепили, а ещё один почтовый забрали.

— Странное что-то там делается. Ещё дорога эта…

— Простите, какая дорога⁈

— Нет-нет, ничего, это я о своём…

Пока ждали прибытия в конечную точку, дед поднял тему, про которую я уже и подзабыл немного.

«Помнишь историю с песней из моего мира, которую уже сочинили?»

«Да, точно. Ты ещё перепугался жутко».

«А ты — нет⁈ Очень зря, в таком случае».

«Ну, да — могло быть неприятно…»

«Неприятно⁈ Ладно на обвинения в плагиате нарваться — хотя это тоже уголовщина и жуткий урон к репутации. Представь, если бы оказалось, уже после печати пластинок, что на том же Дальнем Востоке „Надежду“ поют лет пять как? Вот просто представь, как бы всё обернулось, и кто что говорил бы и делал».

Я так и сделал — и мне стало плохо. По-настоящему, хоть врача зови. Дед же, вместо сочувствия, решил добить:

«И это ещё, действительно, мелочь, хоть и неприятная. Ты представь, если его, автора в смысле, разоблачили и вытащили из него всё, что знал? И теперь следят — не вылезет ли где-то песня из числа тех, что от него узнали?»

«И что же теперь делать⁈»

Мне стало по-настоящему страшно. Ведь действительно — если где-то лежит списочек, с которым кто-то сверяет каждую новую песню…

«Самый простой способ — выяснить автора этого „Марша артиллеристов“, хоть через того же профессора. А потом потрошить все доступные библиотеки на предмет биографии этого человека и перечня его произведений».

«Значит, так и сделаем».

«Хорошо, если всё будет так просто. Главное постараться выяснить по биографии — разоблачили его или нет».

«А если ещё живой? Написать ему, предложить как-то согласовать планы, так сказать, поделить пирог?»

«Ни в коем случае!!! Если за ним придут — ничто не должно вызвать интерес к нам! А если он уже разоблачён и сидит под контролем жандармов? Или даже не так — самого уже сожгли, а вместо него сидит унтер и получает письма на его имя и внимательно читает, вдруг кто-то что-то ляпнет?»

«Ты параноик, дед».

«Лучше быть живым параноиком, чем корчащимся на костре идеалистом».

Приехав в Могилёв в девять утра с минутами пришлось несколько пересмотреть свои планы на день. С другой стороны — так даже и лучше получилось: и выспаться удалось, и в город приехал, когда уже присутствия и конторы открываться начали. В частности — лаборатория моя, куда стоит заглянуть по дороге. Вещи, правда, с собой таскать придётся, но их не так уж и много: полупустой баул с тёплым бельём и запасом оружейных макров, полюбившийся мне саквояж и ножны с мечом, которые очень хотелось упаковать в баул, но — нельзя по правилам приличия. Кстати, об открытии присутственных мест: ресторан при вокзале уже (или ещё?) работал. И знаете, что первое я услышал в городе, проходя мимо дверей этого заведения? «Ой-хо-хо, и бутылка рома», внезапно так. Да ладно, вы издеваетесь? Песня, посвящённая вреду пьянства и умеренности в питие — становится кабацкой застольной⁈ Вот где логика у людей, а, где логика⁈

Дед что-то буркнул насчёт того, что с кабацких лабухов авторские отчисления хорошие должны быть — если, конечно, всё правильно оформить, но тут же опять ушёл в меланхолию на тему «а вдруг кто-то узнает?»

Часа три могу себе позволить провести в лаборатории: сделать какую-нибудь срочную экспертизу, если таковая есть, или даже парочку, или просто пообщаться с коллегами. Заодно договориться с Пескарским о графике работы на время сессии. К примеру, первый экзамен завтра в девять утра, но во сколько я освобожусь — только боги знают. Потом свободный день, за ним консультация и через два на третий — следующий экзамен. И так четыре раза, для начала.

Задумавшись, во внутреннем дворе едва не столкнулся с Мурлыкиным собственной не выспавшейся персоной.

— О, зятёк! Ты-то мне и нужен, как раз думал, как тебя выцепить. Кстати, что это ты по городу с вещами шаришься?

— Поезд опоздал почти на два часа, пути чистили. Вот, решил по пути в лабораторию зайти, узнать, нет ли там чего срочного.

— Так, никуда твой Пескарь не уплывёт, тем более, что его ещё вроде бы нет на месте. А нам поговорить надо. Заварил дело — готовься к последствиям!

Больше никаких подробностей из Василия Васильевича вытащить не удалось, так и шёл до его кабинета, терзаясь переживаниями, на которые ещё и наложились опасения деда насчёт песен. В общем, на входе в знакомый кабинет меня уже изрядно потряхивало.

— Нервничаешь? И правильно делаешь — а то что за безобразие, столько народу на уши поставил, а сам ходит спокойный и довольный, аж смотреть противно!

Но сразу после этого выступления хозяин кабинета улыбнулся.

— Ладно, не бойся, повод, скорее, приятный. Мы