Рассчитывал ударить вот так, словом, унизить, причинить боль? А у самого чувственный туман во взгляде, голос прерывается. И Дана – не купится, не поддастся, что бы он там ещё ни сказал.

– Что, прямо здесь и сейчас?

Его рука спустилась с её подбородка на шею, по-прежнему плотно прилегая, и ещё ниже, пальцы провели по ключицам. Дальше – уже поверх свитера, замерли на груди.

Неужели предполагал, вот сейчас-то Дана обидится, рассердится, задёргается, заистерит. Или уж сразу заплачет? А она – да ни за что.

Прекрасно понимала, отчего он говорит ей подобное, отчего ведёт себя так. Уверена была, что вот это её молчание и бездействие окажется ещё большей обидой и болью. Для него. Потому не двигалась и молчала. Лишь смотрела. Прямо в глаза, не отрываясь. И он смотрел, и видел. Видел то, что она хотела показать, читал мысли во взгляде: откровенные, потаённые – любые. Выводя закономерности, как в той дурацкой фразе: «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю».

«Знаю, что это не только злость. Не прикидывайся, всё равно не обманешь. Знаю, что тебя действительно ко мне тянет, что ты тоже хочешь. Меня хочешь. Просто делаешь вид, что тебе по фигу, на тебя не действует. А не получается. Я всё вижу, и ты это знаешь. А я знаю, что тебя это бесит. Ты предпочёл бы, чтобы я тебя оттолкнула, сказала в ответ какую-нибудь гадость. Или сделала. Влепила пощёчину. Тогда было бы ясно, что я не поняла. Но я знаю, и ты знаешь. А прямо здесь и сейчас никак не получится, но если бы…»

Илья не выдержал первый, отвёл взгляд, стиснул зубы, так что желваки вздулись, отодвинулся. Дышал тяжело, Дана прекрасно видела, как поднимается и опадает грудь от глубоких вдохов и выдохов. С ней, наверное, то же самое. И сердце разогналось до запредельной скорости.

Ладно, успокоились. Ничего не будет. Это тоже – я знаю, и ты знаешь. Просто разойдёмся. Он разрядит потом скопившееся напряжение с какой-нибудь из своих клиенток, а она… она позвонит Паше, скажет: «Хорошо. Обойдёмся без всяких «встречаться». Просто переспим. Тебе ведь и не нужно другое?» И никаких проблем.

Дана уже почти произнесла: «Всё. Разбегаемся. Пока», но Илья опять заглянул ей в глаза и, похоже, прочитал. Не только про «пока», вообще всё, что она представила, словно по сознанию вывела мелким почерком. Снова приблизился. Нет, и не думал целовать.

Теперь его руки тяжело и уверенно легли ей на бёдра, потом сдвинулись вверх, забрались под свитер. Пальцы зацепили пояс на джинсах, расстегнули, добравшись до кожи на животе, заскользили ниже, под кружевную резинку, ещё ниже. А взгляд по-прежнему – глаза в глаза.

– Прекрати, – пробормотала Дана, задохнувшись от нахлынувших ощущений.

Но на самом-то деле не хотела она, чтобы Илья прекращал. Он и не стал.

«Я знаю, что ты знаешь…»

Дана судорожно всхлипнула и зажмурилась.

Всё равно – не станет она просто стоять, безропотно позволяя делать с собой, что ему угодно. Отказаться не получается, тогда… тогда… Она наощупь отыскала его ремень, дальше – пуговица, молния.

Прямо здесь и сейчас. Сумасшествие полное. Вот номер будет, если кто-то их тут застукает. Но подобные мысли только добавляли остроты ощущениям, а те и так – неудержимо рвались наружу шумными вздохами и сладкими стонами. И пришлось закусить губы, чтобы не получилось слишком громко. И он, похоже, заметил, понял, перехватил очередной стон, заглушил свои губами. Или сам тоже искал спасения.

Потом, когда приходили в себя, казалось, что их тяжёлое сбивчивое дыхание и бешеные удары сердца слышны везде, всем, в радиусе километров ста. И когда они выберутся из этой своей секретной норки, вывернут из-за уступа в стене, их встретит толпа. С овациями. Или с насмешками.

Дана пялилась под ноги.

– Отвали молча. Без комментариев.

– Как скажешь.

– Мо-лча.

Но прежде чем уйти, Илья замер на мгновение.

Деньги хотел спросить? За доставленное удовольствие. Хотя, вроде бы, квиты. Вза-и-мо-за-чёт.

Дана, съехала спиной по стене, уселась прямо на пол.

Ну и слова лезут – дебильные. Хотя что ещё остаётся? Только ёрничать.

Что это вообще было? Такое. С ней. Даже не от мыслей о случившемся, только от их приближения щёки начинают полыхать, и провалиться хочется. Хоть куда, лишь бы подальше от самой себя.

Докатилась, Даночка?

Ну, про Пашу-то она, конечно, прикололась. Не стала бы ему звонить. Да ведь и не понадобилось. Обошлись силами присутствующих. Это считается за секс? Или так – игра?

Щеки сейчас расплавятся от жара. А нижняя губа, кажется, распухла. Сама так искусала или он? Ну и как теперь выползать на свет, под чужие взгляды?

Пока Дана размышляла над проблемой, принесло физрука. Хорошо, что не раньше. В кладовку за инвентарём шёл или просто, проходя мимо, случайно заметил и припёрся выяснить, что происходит? Застыл над ней, уставился изумлённо и немного испуганно.

– Свиридова, ты чего тут? Тебе плохо?

– Не, – Дана мотнула головой. Не плохо, а жутко фигово. Но не признаваться же. – Просто отдыхаю.

– Здесь?

– А что? Тихо, никто не мешает.

Вскакивать она не торопилась, так и сидела на полу, смотрела снизу-вверх.

Физрук с полминуты молчал, врубался в ситуацию, переваривал – оно и понятно, просто так не въедешь – по так и не пришёл ни к какому заключению и вразумительных объяснений не подобрал, завёл по новой:

– С тобой действительно всё в порядке?

– В порядке, – со всей убедительностью заверила его Дана. И себя тоже.

– Если что, у нас в тренерской аптечка есть. И даже тонометр.

Заржать захотелось.

– Не надо… тонометр! – выдохнула она судорожно, давясь рвущимся наружу смехом. Поднялась, подхватила с пола сумку. – Я пойду.

– А, да, – физрук отступил в сторону. – Конечно.

То, что Дана потом на занятия не пошла – это само собой. Рита ведь спросит в первую очередь «Кто это был? А почему ты так долго?» и, наверняка, ещё что-нибудь, а Дана не то чтобы подруге отвечать, взглядом встречаться ни с кем пока не готова. Она так и добиралась до дома, стараясь не смотреть в чужие лица, мучаясь от навязчивого маньячного ощущения, что стоит случайным прохожим её увидеть, и они сразу обо всём догадываются. Выдохнула с облегчением, только скрывшись от мира в родном подъезде, и – надо же! – из разъехавшихся дверей лифта прямо навстречу ей вывалился Серёга, дёрнулся, едва не налетев, произнёс:

– Привет!

Рванул мимо, к выходу, а Дана даже сообразить ничего не успела, застыла на месте.

И что это значит?

Несколько секунд в голове царила гулкая до звона в ушах пустота. Наверное, это оно и есть, то самое состояние – потрясение. Но сколько же можно их на одну несчастную Дану? Пока она совсем не разучится соображать? И ведь всё, непременно всё, каждую незначительную деталь, каждое мелкое происшествие поневоле тянет связать с тем, что случилось недавно. А ведь тут наверняка совершенно другое. Ну, то есть не настолько уж и другое, и общее всё-таки есть.