требуется психотропное лечение, НЕ СЛЕДУЕТ ни при каких обстоятельствах даже думать о том, чтобы завести ребенка». Я прочла 68 комментариев. Эти мне запомнились.

Вероятность развития полярного расстройства у ребенка повышается в 13 раз, если один из родителей страдает этим заболеванием.

И на фоне хора этих интернет-комментаторов – моя мать, которая знала, что у нее есть семейная история психических заболеваний, когда забеременела мной. Поначалу она умалчивала о нервных срывах и самоубийствах. Когда я стала старше и мои симптомы усугубились, мать начала порой выражать глубокие сожаления и чувство вины, вызванные тем фактом, что она передала мне это «страдание». А сейчас она говорит, что мне лучше было бы не иметь детей. Я вижу здесь две проблемы: одна – сам акт передачи генетического бремени, а другая – моя сомнительная способность как женщины, живущей с серьезным психическим заболеванием, быть хорошей матерью.

В Йеле и Стэнфорде я часто видела рекламные приглашения для доноров яйцеклеток на последних страницах Yale Daily News, Yale Herald и Stanford Daily. Реклама обещала тысячи долларов за яйцеклетки, которые сочтут хорошим генофондом; я часто отвечала требованиям по SAT и GPA[32], а иногда и этническим требованиям. Узрев меня во плоти и просмотрев мою биографию, человек не мог не начать расспрашивать о моих яйцеклетках, которые в итоге оказывались отвергнуты, поскольку авторам объявлений требовались «здоровые» доноры.

Ни К., ни его мать не были жестоки, озвучивая тревогу по поводу моей генетической и эмоциональной пригодности. Тот год выдался особенно плохим. Я страдала манией; целую неделю жила, спя по два-три часа в сутки или обходясь без сна вообще; не могла уцепиться за одну мысль, не перескочив на другую; царапала в блокнотах грамматически несвязную чушь на занятиях; лупила кулаками деревья в Кросс-кампусе. После того как мании завершали свой цикл, я становилась апатичной, подавленной, суицидальной. Меня госпитализировали дважды в течение 20 суток. Однажды я угрожала принять сверхдозу, в другой раз выполнила эту угрозу и приняла сверхдозу, была физически иммобилизована на койке в «неотложке», резала и прижигала себя несметное число раз. К. и его мать просто думали о последствиях для будущего, о которых я, как ни удивительно, не подумала.

В новом домике жизнь Стюарта улучшилась. Новые соседи намного терпеливее отнеслись к его социальным трудностям. Хотя у него по-прежнему случались истерики и он уходил с поля во время игры в тачбол, я все же помню один получасовой сеанс игры «Четыре в ряд» между Стюартом и одним особенно уравновешенным ветераном этого лагеря. Не помню, кто победил.

К тому же Стюарт был довольно забавным. После того как его спустили на веревках со стены во время занятий по скалолазанию, когда он отказался подниматься дальше, мальчик без всякого стеснения шутил, что чувствовал себя «как тонна кирпичей на стройке». Все свои шутки он обычно завершал громким лающим смешком: «Ха!»

К. тайком организовал воссоединение Алекса и Стюарта за бильярдным столом, при котором я присутствовала как второй наблюдатель. Они несколько часов играли без всяких инцидентов. «Смотрите-ка, как мило ваш жених обращается с этими мальчиками, – сказала мне другая женщина-консультант. – Должно быть, вы дождаться не можете, когда у вас будут свои дети».

Во вторую и последнюю ночь в лагере у Стюарта возникла какая-то проблема с дыханием. Единственное, на что он пожаловался, – что слюна стала густой и он «не может нормально дышать».

– Вот так каждый раз бывает, – всхлипывал он.

Я повела его в лазарет. Дежурный врач дал ему лекарство и ингалятор и велел пораньше лечь спать; я проводила Стюарта в пока пустой коттедж, и он вскарабкался на свою верхнюю койку, заливаясь слезами.

– Это так неприятно, – прошептал он.

– Я понимаю, – ответила я. – Закрывай глаза.

Моего роста едва хватало, чтобы дотянуться до верхней койки, стоя на цыпочках. Но я тянулась изо всех сил, чтобы продолжать видеть его.

– Все хорошо, – шептала я.

Он задрожал и плотно зажмурил глаза, периодически смахивая слезы тыльной стороной своих маленьких ладошек. Я сказала ему, чтобы он постарался расслабиться. Гладила его по голове. Напевала китайские колыбельные. И чем дольше я стояла, и гладила, и напевала, и шептала, тем спокойнее и неподвижнее он становился, пока не уснул. В какой-то момент краем глаза я зацепила лицо К. в окне коттеджа.

Потом он сказал мне:

– Из тебя получилась бы хорошая мать.

– Это была только одна ночь, – ответила я.

На следующее утро во время церемонии закрытия смены руководители лагеря попросили ребят пустить микрофон по кругу и сказать по паре слов об их впечатлениях от «Желания». Завтрак в коттеджах детей предподросткового возраста получился хаотичным: Аарон, который бо́льшую часть смены высмеивал Стюарта, свернулся клубком в углу столовой и отказывался двинуться с места, а один из новых соседей Стюарта начал плакать и кричать, что ему нужно домой – срочно.

Я сидела в общем кругу на своем складном стуле и слушала, как каждый из ребят говорил о «дружбе» и «общности». Потом настала очередь Стюарта. Он поднялся, сунув руки в карманы.

– Вначале лагерь мне не понравился, – сказал он. – Ребята были злы ко мне. И я думал, что не смогу завести друзей. Но потом мне было весело, и друзья появились. И я хочу снова приехать в следующем году.

Я порадовалась, что надела темные очки, потому что из моих глаз потекли слезы.

Помешала бы мне психическая болезнь быть хорошей матерью? В лагере все было в порядке. Я заботилась о мальчиках, а после того как меня переселили из первого домика во второй, заботилась о Стюарте. Но в то время я не страдала ни манией, ни депрессией. Я не могу даже представить себе, что мне позволили бы заботиться о чужих детях в таком состоянии. Позднее, когда у меня развились психотические симптомы, трансформировавшие мой диагноз в шизоаффективное расстройство биполярного типа, я забывала покормить свою собаку. А когда понимала, что забыла об этом, я была слишком безразлична, чтобы все-таки пойти и покормить ее. Порой я даже не могу связать двух слов или шевельнуться. Случаются периоды, когда я точно знаю, что моего мужа подменили роботом.

У Аманды, матери моей подруги, биполярное расстройство. Однажды, когда Аманда была маленькой, ее мать госпитализировали в Рождество, и с тех пор Аманда ненавидит Рождество. Моя психически больная двоюродная бабушка настолько пренебрегала своим младенцем-сыном, что ее лишили права опеки над ним. Она умерла в психиатрической больнице. Одна из моих теток пыталась убить мужа поварским ножом. Могла ли я быть одной