раз казалось, что вот сейчас ухнет машина прямо в болото – и поминай как звали. Двадцать семь тонн с копейками, кто, да и как сможет вытащить? А воевать тогда чем? И не отправят ли особисты в трибунал за «утопленника»?

А в бой хотелось, аж руки чесались. И ребята мои хотели немчуре по мордам надавать очень сильно. Нам от политработников накачки не надо, и так понимаем. За Белоруссию, за Смоленск, да и за местные дела… Чтобы вот прямо на гусеницы намотать и после боя счищать с удовольствием. Вот тогда и спать спокойнее будет.

Танки, если честно, говно. Гусеницы – самая засада, резинометаллические. Наедешь на что горящее, которое прилипнет, считай, встал на месте. На песке елозит. Чтобы выстрелить из нижней пушки, которая семьдесят пять миллиметров, надо всю машину поворачивать. Броня… лучше не будем о грустном. Да и движок тоже, так себе, слабосильный для такой машины. Особый геморрой с горючкой, очень капризная машина, начнешь химичить с маслом или бензином, может и не завестись. Пробовали, еле завели потом. А других нет. Повоюем и на таких.

Форма старая у меня с собой была. В сороковом, когда приказ вышел, до нас очередь не дошла. Не завезли на нашу часть новое обмундирование. Немного обидно было, но не так, чтобы ходить и переживать. Если честно, мне эта серая гимнастерка нравилась: сразу видно, кто идет. А после того как прошли мы с ней всё, начиная с лета сорок первого, мне кажется, что эта форма частью меня стала. Счастливая, несчастливая, но уж лучше в такой в бой.

Вот и наступил этот момент. Я стоял у танка и старался не показать, как меня потряхивает от мандража. Потому как взглядов на мне – побольше, чем у артиста какого-нибудь на концерте. Понимаю, что все ждут от нас результата. И они понимают, что я… Но вскакивать на броню и обещать победу, бросив шлем на землю, не буду. Лучше пойдем и сделаем что надо. А митинги и без нас есть кому собирать.

По осушенному болоту мы прошли как по шоссе. Поначалу опасался, что грунт слишком рыхлый, сядет кто-нибудь на брюхо, но нет, проехали, ориентируясь на вешки, все без запиночки. Не утопились. Я мысленно перекрестился. У нас тут поголовно почти все если не комсомольцы, то партийные. А перед боем все равно перекреститься хочется. И дальше замерли в ожидании. Артподготовка началась, еще когда мы в пути были, и вышли мы на нужное место минуты на три раньше запланированного времени. Я сидел и считал залпы зачем-то, лишь бы голову чем-нибудь занять. Рука легла на чехол с флажками, чтобы не терять ни секунды.

– Ракета! – крикнул кто-то.

Сам вижу. Пора, значит. Я на ощупь вытащил белый флажок из чехла, у него там зазубрина приметная на рукоятке. Поднял, подержал пару секунд, опустил. Сигнал «Делай как я». Продублировал по рации, но мне показалось, что сейчас надо начать вот так, по-уставному. А потом повторил еще раз. Закрыл люк, и мы пошли.

Артиллерия только перенесла огонь подальше, а мы уже выскочили к ничего не подозревающим немчикам. Картина Репина «Не ждали». Они даже рыпнуться не успели, а мы вот они, спинку почесать зашли. Я ждал выстрелов артиллерии, а их всё не было. Открыл люк и посмотрел вокруг. Строй держат, молодцы. И мехвод Максимов у меня тоже молодец. Ведет плавно, без рывков, любо-дорого. Разогнаться, конечно, можно и посильнее, но тогда пехота отстанет. Так что потихонечку, десять кэмэ, не больше. Где-то ожил пулемет, дробью протарахтела очередь по броне. И сразу двое слетели на землю.

Пора, значит. До позиций немцев совсем немного осталось, метров двести, наверное.

– Давай на полную, Максимов! – крикнул я в микрофон.

Ага, а вот и пулемет накрыло. Наши бэтэшки не напрасно собирали по винтику, пригодились.

До немецких окопов уже метров сто, наверное, даже головы в касках видно. Пехота посыпалась на землю, а я опустился вниз и закрыл люк. Снаружи, конечно, воздух посвежее, но прилететь пуля может откуда угодно. Чуть не садануло по голове, еле пригнуться успел. Посыпалась окалина с брони. Только и увидел в последний момент разрывы на немецких флангах. Я повернул панораму – перед глазами что-то мелькало, не пойми что.

– Сбавь чуток, не видно же ничего! – крикнул я в микрофон.

И стоило мехводу чуть замедлиться, как я увидел, куда нам надо было держать путь. Вот она, линия окопа, прямо перед нами, ощерилась маузерами в последней бессмысленной попытке остановить нас.

– Давай, Максимов, вдоль окопа, дави их, тварей! Осторожно! Граната!

Рядом бухнуло, но гусеницы целы, едем дальше. Едем и стреляем из всего, что есть в «американце». В поднявшемся дыму видно плохо, но общее направление ясно. В панораму ничего не видно – я опять рискнул открыть люк.

Побежали без оглядки немчики. Врассыпную, лишь бы подальше. Потому что сколько ни тренируй человека, а когда над башкой гусеницы танка, ноги сами бегут, и в сапогах сразу хлюпать начинает.

Опасно? Еще как! Будь у немцев хоть что-то противотанковое, мы сейчас им самое нежное место подставляем. Жахнут – и насквозь пробьет. А только нет здесь ничего такого, ни одного выстрела я не заметил, пока мы ехали по полю.

Добрались до конца окопа и повернули. Я снова открыл люк и посмотрел назад. Вот прямо тепло на душе стало. Красота. Что немцы могут гранату бросить и нас похоронить, не боялся – не осталось тут никого.

Вот же гадство какое! Бэтэшка, ехавшая метрах в сорока от нас, вдруг остановилась, нелепо сползла с бруствера, и над моторным отделением резко задымило черными жирными клубами. Я даже не заметил, чей это танк. Люк открылся, и через борт выполз танкист. Но останавливаться было никак нельзя. Вон, пехота набегает, там поможет кто-нибудь.

Впереди была рощица, но объезжать ее не было смысла – деревца в ней стояли тонюсенькие, и Максимов рванул напрямик, пробивая просеку. Люк я опять закрыл – не хватало еще по мордасам отскочившей веткой в глаз получить. В панораме мелькала та же растительность, танк переваливался из стороны в сторону, но вдруг все кончилось, и я прямо замер – перед нами, метрах в пятидесяти, серые фигурки мельтешили, пытаясь прицепить гаубицу. А за ней стоят еще… Ого, да мы батарею накрыли! Мелькнула мысль про дырку в гимнастерке, но сразу же ушла – слишком уж резко затормозил Максимов, я лбом неслабо приложился, и мысли о наградах выбило. Судя по торчащему перед панорамой колесу, одну гаубицу мы успешно оприходовали.

– Давай вперед! Дави немчуру, разбегутся же! – закричал я.

– Так это… лошади же… жалко… – ответил мехвод.

Давить никого не пришлось – одной очереди