Ни против одного из этих троих серьезных улик не нашлось. Да, они были португальцами и их видели на Рэтклифф-хайуэй вскоре после убийства Марров. И этих двух фактов оказалось достаточно, чтобы подвергнуть их жизни опасности. Толпа заразила магистратов своими предрассудками. Это были отчаявшиеся, растерянные люди, страдавшие от необходимости изображать активность. В нерешительности они боялись отпускать подозреваемых, опасаясь, что улизнет убийца. Казалось, что они считали любые действия, пусть не приносящие результатов и даже вредные, лучше пассивности.

Ирландцам доверия было не больше, чем португальцам. Майкла Хэррингтона, Уильяма Остина и Уильяма Эмери взяли только потому, что первый был одет, как мужчина, который обыскивал карманы миссис Уильямсон. Второй был небольшого роста и хромой. А Эмери арестовали заодно с ними, видимо, потому, что он водился с сомнительной компанией. Он и Хэррингтон заявили, что всю предыдущую неделю провели в Грейвсенде на борту судна «Эстел» Ост-Индской компании, на котором туда и приплыли. А затем снимали комнату у мистера Смита в доме номер 25 по Эйнджел-корт, Сент-Мартин-ле-Гранд. Остин сказал, что он товарищ двух других подозреваемых – плавали вместе – и только в прошлую субботу освободился из тюрьмы «Кингз Бенч», где провел около десяти дней.

Теперь требовалось установить личности задержанных. Но у магистратов не хватало полицейских, видимо, потому, что все силы были брошены прочесывать Ист-Энд – искать то ли высокого, то ли хромого ирландца. И некий джентльмен из публики вызвался навестить Сент-Мартин-ле-Гранд, чтобы проверить алиби подозреваемых. Он, видимо, рассчитывал на славу или даже на солидное вознаграждение, но ему пришлось пожалеть о своей импульсивности. По указанному адресу находился типичный дом с меблированными комнатами, как тысячи других, возникших в Лондоне в восемнадцатом веке. В нем проживало столько семей, сколько было комнат. А одиночки, бедные, неграмотные и сменяющие один другого, платили пенни или чуть больше за привилегию переночевать по пятнадцать, двадцать человек на тюфяках. В таких условиях хозяин вряд ли мог поручиться за своих постояльцев, а те редко знали его имя. Хозяина звали отнюдь не Смит. Был, правда, жилец, откликавшийся на это имя, но тот утверждал, что не знаком ни с Хэррингтоном, ни с Эмери. Полчаса любопытный джентльмен задавал вопросы, но, ничего не добившись, разочарованный, вернулся с докладом в Шэдуэлл. И поскольку ему не удалось представить удовлетворительного алиби ирландцев, их оставили для последующих допросов.

А тем временем арестовали еще одну компанию – на этот раз из семи человек. Их задержали в доме неподалеку от Уильямсонов. У одного из них нашли рубашку с пятнами, напоминавшими кровь, и жилет с похожими пятнами и явным отпечатком ножа. Все влажное, словно после недавней стирки. Тот, у кого в комнате нашли эти вещи, утверждал, что пятна от хмеля остались с тех пор, как он работал в прошлом сезоне сборщиком хмеля в Кенте. Тем не менее всех семерых оставили за решеткой до тех пор, пока одежду не изучит «разбирающийся в химии джентльмен» и не определит, были ли пятна растительного или животного происхождения. Таким образом, с начала расследования была впервые предпринята попытка научного исследования улик. Видимо, вывод «химика» удовлетворил судей, поскольку на следующий день незадачливую семерку выпустили. Так же как Хэррингтона, Остина и Эмери «после подтверждения их рассказа надежными свидетелями». И еще некоего Патрика Нила, которого схватили по подозрению в Детфорде. Перед всеми извинились за то, что задержали, и поздравили с тем, что с них сняты подозрения. Магистраты, наверное, скрепя сердце признали, что слишком легко поддались предрассудкам толпы. У них хватило здравого смысла заявить, что «они с глубоким удовлетворением и одобрением наблюдают за попытками населяющих Вапинг ирландцев способствовать усилиям полиции в поисках ускользнувших от правосудия кровожадных негодяев, чтобы те понесли примерное наказание».

Во вторник в канун Рождества магистраты из Уайтчепела в конце концов вышли из игры, получив информацию такую же абсурдную и бесполезную, как и все остальное, что к ним попадало. Прибыл магистрат из Хартфордшира и сообщил «о чрезвычайных обстоятельствах, которые могут пролить свет на недавние печальные события». Некто Бейли, каменщик из Норфолка, был взят под стражу по подозрению в совершении тяжкого преступления. Во время обыска его комнаты обнаружили много ценной посуды и испачканное кровью белье. Возникло подозрение, что этот Бейли участвовал в последних убийствах, и его подвергли строгому перекрестному допросу. Он всячески отрицал, что знает об убийствах что-либо, заявил, что ему неизвестны те, кто совершил преступление, и он не хочет подводить невинных граждан. Вечером его поместили в тюрьму в Чешанте. А когда констебли пришли наутро за арестованным, чтобы вести на допрос, обнаружили, что он висит на балке на шейной косынке и не подает признаков жизни. В этой связи «Таймс» отмечала, что «несчастный не выказывал признаков душевного расстройства, но не вызывает сомнений, что найденные в его жилище предметы украдены по соседству в доме какого-нибудь джентльмена». Что вполне возможно, однако непонятно, почему хартфордширские магистраты заподозрили Бейли в убийстве Марров или Уильямсонов – ведь в домах жертв ничего ценного не похитили. Но информация, пусть нелепая и не относящаяся к делу, получена и передана по назначению. Судейские не только в Лондоне, но во всей стране отчаянно пытались что-то предпринять. Даже в Портси и Портсмуте собрали по подписке деньги и объявили награду за информацию об убийцах. Причем сумма получилась по тем временам небывалой – 800 фунтов.

Тогда же в сочельник наконец произошел важный перелом. Через семнадцать дней после убийства Марров и через четыре после того, как появилось последнее объявление с подробным описанием молота, орудие убийства опознали, хотя неясно, по чьей инициативе. И совершенно непонятно, почему это потребовало столько времени, если на молоте имелись инициалы владельца. Судя по всему, молот узнал по описанию хозяин «Грушевого дерева» мистер Вермилло, потому что именно ему было выдано соответствующее вознаграждение. В этот момент Вермилло находился в Ньюгейтской тюрьме, куда его поместили за долги. И туда Кэппер принес тщательно упакованную улику. Вермилло узнал молот и заявил, что он принадлежит немецкому моряку из Гамбурга по имени Джон Питерсон, который недавно останавливался в «Грушевом дереве», а когда уходил в плавание, отдал ему на хранение сундучок с инструментом. Большинство инструментов были помечены инициалами моряка. И хотя Вермилло не брался определенно опознать молот, он почти не сомневался, что именно этот молот находился среди других инструментов. Он сам колол им дрова и сломал кончик.

С чувством облегчения и удовлетворения Кэппер вернулся в Шэдуэлл и принес туда молот и хорошие новости. Наконец его усилия и усилия его коллег как будто увенчались успехом. Они работали без устали. Просиживали часы напролет, допрашивая подозреваемых. Не оставляли без внимания поступающую информацию, изучали улики. А взамен за труды удостаивались лишь критики и брани сквозь зубы. Такое впечатление, что толпа считала именно их ответственными за убийства Марров и Уильямсонов. Но теперь наметился успех. Орудие убийства, с которого до сих пор не были смыты кровь и прилипшие волосы, несомненно, взяли из «Грушевого дерева». Под стражей находился проживавший там подозреваемый. Вывод напрашивался сам собой: пора писать министру внутренних дел, чтобы и он проникся их осторожным оптимизмом, и напомнить, с каким рвением Кэппер и его коллеги занимаются расследованием.