Он косился на отступающего норвега, на прижатую к нему Аню, на лежавшего Васильева и на Семецкого, нырнувшего в обморок, залившего кушетку, к которой был привязан, кровью из левой руки.

– Я ухожу! – акцент куда-то пропал, как будто раньше был так, для развлечения, для подражания русским фильмам про эсэсовцев. – Военных у них нет! Если кто зайдет за спину – нож острый. Девчонка умрет!

– Что с Жанной? – Ашот, не опуская АК, двинулся вбок. – Жанна?!

Макар покосился и оторопел. Когда и кто успел попасть в нее? Машенька громко заревела, вся мокрая, размахивая ручками, разбрызгивающими красное, снова чертово красное!

– Не идти за мной! – каркнул норвег.

– Ашот! – Иван Сергеевич протянул руки к врачу. – Дай мне ствол! Мой у нас…

А дальше все слилось в какой-то кошмар.

Макар и Иван Сергеевич все же пошли за норвегом. Как так вышло? Да просто, как и все сложные страшные вещи. Очень просто.

Маша бросилась первая, но Ашот ее остановил, кивнул на лежащую и белую-белую Жанну. Взял за плечи, тряхнул:

– Самое главное, чтобы Аня осталась жива! Понимаешь?!

Маша, молча плача, кивала, кивала, кивала.

– Жанна умрет, если ты мне не поможешь. Маша!

Вот так они и провожали норвега, мелкими шагами отступающего назад и не отпускающего Аню. Там, у кромки воды, стоял небольшой ялик с веслами. Там ждал еще один норвег, взявший Макара и Ивана Сергеевича на прицел. Пришлось прятаться за камнями.

– Папа!

Иван Сергеевич поднялся. Грохнуло, Иван Сергеевич охнул и осел, зажимая плечо. Дикими глазами покосился на Макара и надавил на его плечо рукой:

– Сидеть!

Макар заплакал. Как маленький, взял и заплакал. А с моря долетело, перекрывая Аню:

– Она мне нравится! Ro, Torvald! Vi stikker![10]

Ивана Сергеевича Макару пришлось уводить почти силой, так он рвался в холодное спокойное море, к сейнеру, тихо уходящему к горизонту. Он сломался, когда его начало колотить, а кровь проступила через оторванный рукав рубашки, перехвативший плечо.

Макар провел его внутрь и ушел назад, прихватив брошенный Ашотом подсумок с магазинами. Он не верил, что норвеги вернулись, но оставить караул не мог. Думал, что так правильно. За ним пришла Маша, часа через три, когда Макар продрог до самых костей. Пришла, накинув ему на плечи собственный тулупчик. Села, подняв капюшон теплого анорака, и задымила невесть откуда взявшейся сигаретой.

– Спасибо, Макар.

Макар всхлипнул и постарался отвернуть свое распухшее, красное и зареванное лицо. Ничего он не смог сделать для Ани, вообще, идиот и трус!

– За что?

– Иван сейчас спит. Мало ли как могло здесь пойти, а ты мне его привел.

– Как Жанна?

Спрашивать про Васильева не хотелось, там все понятно даже Макару. В голову прилетело – сколачивай гроб. Маша зябко повела плечами, прикурила следующую:

– Ашот говорит – выживет. Пуля тяжелая и крупная была, повезло. Прошла насквозь, важные сосуды не задела. Только…

– Что?

Маша вздохнула:

– Детей у нее больше не будет. Только Машенька.

Макар понимающе кивнул.

– Она же осталась жива?

Кто «она» спрашивать не стоило, и так ясно. О ком могла спрашивать мать, потерявшая дочь из-за каких-то ублюдков, не желающих быть людьми? Именно, что только про нее.

– Да. Я видел.

– Молодчина. Ты молодчина, мальчик.

– Я не мальчик.

– Ну и не девочка же… Прости, Макар. Ты просто молодец, наш юный мужчина. Ты спас Васю.

Макар открыл рот и повернулся к ней, уставившись блестящими глазами.

– Живой?!

– Да. Кривой теперь будет, на один глаз, но живой. Ашот, правда, гарантий не дает, ждет, когда тот в себя придет, постоянно рядом. Говорит, будь калибр в пять с небольшим, сейчас бы пришлось могилу копать или саван шить, чтобы в море опустить. А так, надеюсь, Вася с нами будет. Такой, как нам нужен, не овощ.

Она вздохнула.

И заплакала, закрыв лицо рукавом. Макар положил руку ей на плечо, постоял рядом, покосился на совершенно пустое море и отправился на станцию. Дошел, подумал и вернулся, даром, что зубы стучали друг о друга громче, чем чайки клювами по выброшенным морем тюленьим костям.

– Маша, пойдем домой.

– Домой?!

Маша криво улыбнулась, не вытирая слез.

– Домой… Дом, Макар, это человеческое тепло, а не стены с крышей. А мое тепло уплыло вон куда-то туда…

– Маша, пойдем. Холодно, заболеешь.

Странно, но та послушалась, Макар помог ей встать, подставил плечо и пошел назад в Треугольник.

Ночью ему пришлось помогать Ашоту, когда Васильеву вдруг стало плохо. Он таскал нужные коробки с ампулами, зажимал рану с вдруг снова пошедшей кровью, вытирал, мыл, качал ручку небольшого насоса, уходившего трубкой внутрь Васильевской головы. Заснул Макар только утром, рядом с Семецким, мягко сопящим и хлюпающим губами после обезболивающего. Два пальца Ашоту пришлось отнять и вогнать в вены побольше успокоительного, отправив теплотехника в дремуче-наркотический сон.

– Макар.

Он проснулся, сел, оглянулся. И вспомнил все вчерашнее. Тоска накатила сама по себе, непрошенная и наглая.

– Макар, – Ашот присел на койку. – Надо сходить и набрать солярки, потом принести продуктов и воды. И помочь Маше. Вставай, умывайся и вперед. Мне надо дальше следить за ними.

Ашот кивнул на троих людей, лежащих в крохотном лазарете и спящих. Васильев сопел, но сопел как просто человек в глубоком сне. Макар улыбнулся, вдруг обрадовавшись ему, живому, как родному.

– Я все сделаю, Ашот, не переживай.

– Проверь горизонт.

Точно, проверить горизонт. Точно, теперь всегда же так, каждый день, даже ночью.

Макар встал, подошел к мирно спящему Семецкому. Поглядел на куцую руку, недавно такую ловкую и умелую. Чуть постоял рядом с Жанной, около которой, сумев как-то втиснуться и совершенно не шевелясь, лежала Машенька и смотрела на Макара. Он погладил ее по голове и отправился по делам.

Завтрак будет потом, надо успеть сделать побольше, пока раненые не пришли в себя. Ашот объяснил, что утром начал уменьшать дозу, чтобы не возникло привыкания и чтобы организм лучше перестраивался на нормальную работу.

Маши Макар не заметил, пока не вышел наружу, поднявшись на крышу модуля, выходившего к морю. Тут она и стояла, с АК и биноклем.