Смуглые черноволосые охотники, вооруженные костяными дротиками и яростью, смешавшейся с желанием отомстить чудовищам, сожравшим несколько стойбищ у Великих озер, решились пройти по следу Великого бизона, по которому семья Твари, тогда уже шевелящейся в утробе младшей матери, убегала от тысячи людишек, знавших про демонов, оживляющих даже трупы и сжигавших тела издалека и без остатка.

Тварь появилась на свет в дико холодный год, застудивший пролив, позже названный Беринговым на пять-шесть метров вниз. Первенец поредевшей семьи обагрил кровью не только младшую мать. Последний из двух воинов-мужей, не сумевший поднять огромного иркуйема у острова Кодьяк, остался, заплатив своей жизнью и не дав убить дарующую жизнь. А у инуитов, великих северных охотников, от Аляски и до Колымы, в сказках, рассказываемых у костра или очага, навсегда остались предания про злых великанов-людоедов, инуп-сукугью, желавших уничтожить все рода побережья, но остановленных великой матерью вод Седной.

Тварь росла на бесконечном океане разнотравья мамонтовых степей, раскинувшихся от Чукотки до Колы, росла, набираясь сил и опыта. Века проходили мимо так же, как тяжело топали мамонты, шерстистые носороги и хищные пещерные львы, жившие и убивавшие на еще молодой Земле.

Сила, великая и бесконечная, начала болеть, когда умер последний из воинов-мужей. А вторая мать, воспитавшая Тварь после гибели воина-мужа, родила сестру Твари. Себе на беду.

Сестра убила мать, лишь чуть подрастя, и забрала всю Силу, что смогла, вдохнув в нее новую жизнь своим телом, изменившимся еще в утробе из-за нескольких небесных камней, посреди которых мать ее рожала. Сила хлестала вокруг видимыми зеленоватыми плетьми, и Тварь бежала дальше, уходя все дальше к Северу.

И за ней, меняя имена, шла память о чудовищах, приходящих вместе с восточным ветром, наполняя чумы, юрты и иглу именами, произносимыми лишь шепотом и лишь при свете. Упыри-еры, восставшие деретники, ночные убийцы в мохнатых шкурах, прячущиеся внутри медвежьих шуб людоеды-куквеаки, насланные людьми кожаных лодок и тюленьих курток со штанами. Юкагиры, обживающие тайгу, прятались от чучун и ренкя, забиравших детишек. Люди всегда ищут врагов и колдунов в подобных себе, потому якуты резали эвенков, те и юкагиры искали по побережьям инуитов, и все вместе боялись чукчей и их демонов-абасы. И никто из шаманов и женщин, ведающих духов, не мог понять простой вещи: кровавая и страшная дорога лишь отражала погоню сестры Твари за ней. Или за ним, тогда Тварь, болея вместе со своей оставшейся Силой, не помнила даже своего пола.

Они встретились в краю долгой ночи, испещренной такими же зеленоватыми сполохами, как и Сила, тянущаяся к Твари вместе с острыми когтями сестры. И все это видела лишь безбрежная мгла, нависшая над ними.

Наверное, народы, верящие в Отца-Небо или Мать-Ночь, в чем-то правы. Космос, бесконечно играющий со своими детьми-мирами, в ту ночь вытворил злую шутку. Бросил вниз метеоритный дождь, добравшийся, как назло, точно на узкий каменный язык, нависающий над ревущим ледяным океаном. На язык, где Тварь готовилась погибнуть.

Метеоритный дождь раскаляется и сгорает в атмосфере Земли. Но этот… этот принес с собой настоящее дыхание Бездны, баюкающей в себе все планеты. Тварь замерзла в один миг, успев лишь увидеть, как тухнут зеленые разводы Силы напротив.

Камень, не выдержав холода, рассыпался в прах под ними. И воды жадно слизали с Земли все упоминания длинной-длинной Дороги Охоты и Смерти.

Тварь проснулась вместе с дрожью Земли, сгорающей в пламени войны. Тварь проснулась. Больная, слабая, но не умирающая.

Старенький дизель от электрогенератора ревел в глушитель, не в такт клокотал чем-то в стальном нутре, грозя вот-вот помереть, но исправно жрал драгоценную солярку, тянув на себе двоих седоков и небольшую тележку-прицеп. Макар уверенно правил самодельным, как его в шутку прозвали, ровером, так и норовящим распороть мягкие баллоны, стянутые полосками моржовой шкуры, об острые камни. Скорость, конечно, всего ничего, километров тридцать в час – один бы Макар дошел пешком, чего там прогуляться десяток кэмэ – ерунда. Но как притащить тонну мяса, жира и костей на себе? То-то и оно. Макар снова вильнул, объезжая торчащий шилом обломок скалы. Васильев похлопал Макара по плечу и махнул рукой в сторону невысокого земляного гребня. Туда Северов ровер и направил. Оставшиеся пять километров предстояло идти пешком, чтобы зверя не спугнуть.

Прея в песцовых шапках и куртках из тюленьей шкуры, они шли против ветра, выжидая по часу, а то и по два, пока ветер снова не задует от городка моржей, относя человеческие запахи подальше от стада. Морж – зверь чуткий. Еще лет десять или пятнадцать назад клыкастые толстяки-великаны, заметив, а то и учуяв присутствие человека, попрыгали бы в воду и все, охота закончена. Но не теперь. Последние две сотни метров до наблюдательного пункта – кучи валунов, когда-то оставленных сошедшим ледником, Макар и Василий преодолели ползком и залегли, присматриваясь к городу.

За прошедшие два десятка лет после атомных бомбардировок моржи, да и не только они, сильно изменились, заполучив от щедрот матушки-природы всякого для защиты и нападения. Широкий пляж, давным-давно облюбованный ластоногими, превратился в подобие форта. Полутораметровый вал из камней и грязи прикрывал городок со стороны суши широкой дугой. То тут, то там на искусственных насыпях дежурили часовые – молодые моржи, у которых успели отрасти все четыре клыка-бивня, но костяные щитки на груди, голове и боках все еще зияли прорехами. Зрелый морж-самец укутан костяной броней как черепаха панцирем, и попасть копьем между пластин почти нереально. Ну, только если бить почти в упор, с пары метров, после чего бесславно погибнуть.

Помимо брони, явно подросших мозгов и клыков, эти твари обзавелись длинными и когтистыми рука-лапами, которыми в равной степени одинаково строили свои укрепления и рвали в труху любого, включая также подизменившегося полярного мишку. Эти клыкачи когда-то вытеснили, а проще говоря, перебили и сожрали обычных моржей и тюленей, присвоив себе их лежбища. Страшно? До жути. Но мясо для жителей треугольника было важнее.

Макар достал бинокль, рассматривая городок и выбирая жертву – обязательно молодого не успевшего нахватать радиации бета-самца. Альфа-самец, он же вожак и царек местных мутанто-ластоногих, лишь один. Он возвышался над лежбищем, занимая многотонной тушей середину городка. Васильев уже обжегся один раз, убив рыжего вожака морских зайцев, из-за чего станция осталась без тюленятины почти на год – гибнет альфа, стая, погрязнув в разборках за первенство, разбегается. И где их потом искать? Хорошо если осядут на другом конце острова. Источники ценного мяса следовало беречь.

Тем временем, жизнь на лежбище моржей шла своим чередом. Два десятка пепельно-бурых самок возились с малышней, так и норовящей сбежать к воде. Важные клыкачи с торчащими щетками седых усов порыкивали на моржат, неспешно патрулируя берег – явно опасаясь нападения белуг. Звери рангом пониже таскали к подножию «трона» рыбу и добытое мясо – ластоногих помельче. Хруст размалываемых костей и чавканье разносилось на добрую сотню метров, перекрывая привычный гвалт лежбища. Макар в очередной раз рассматривал жрущего вожака и думал: «Сколько ему еще осталось править, года два-три?»