– А можно не десять, а двадцать пять?

Усатый Валерий Николаевич поднял удивленное лицо и сказал:

– А что, есть резерв? Слушай, старик, очень обяжешь, у меня как раз там все так перенабито!

Я решительно вымарал абзацы, и он проглядел поданный листок, на котором буквы были набраны настоящей типографской краской, и вдруг сказал:

– Молодца! Я бы тоже это выкинул. Вот теперь довел материал до ума. Без соплей и визгов. Ладно, иди, у меня тут на второй полосе запара!

Я ушел. Но вся эта штука с гранками казалась мне какой-то генеральной репетицией, и что напечатано ничего не будет. Посмотрит главный редактор четвертую полосу и совершенно справедливо скажет:

– А это нам зачем нужно?

Но утром принесли газету. И на четвертой полосе был материал с моей фамилией.

В школе реакция соучеников была скорее отрицательная. Не складывались у меня отношения с одноклассниками. Хотя, честно сказать, я и не старался их складывать. Когда среди твоих вроде бы однокашников не находится никого, кто хотя бы на словах поддержит после взбучки от старших, никаких отношений уже не хочется.

Зато двор ликовал! Пацаны у меня даже попросили подписать газету. Я до того обнаглел, что подписывал.

Из газеты позвонили и сказали, что мой материал повесили на доску.

Офигеть.

А по почте пришел квиток. Мне полагалось получить по нему семнадцать рублей двадцать пять копеек.

Я сейчас знаю, что материал был средней паршивости. Что Галя Скворцова – Галина Георгиевна – еще и прекрасный учитель. Что-то она во мне такое разглядела и не зря мучилась с моими словесами, и Валерий Николаевич тоже, наверное, улыбался, когда вывешивал мое творение на доску.

Но потом меня как прорвало. Я писал о стройотрядах, молодом ученом (тот ужасно на меня обиделся, но и этот материал оказался на доске – эх, бывает и так) и прачечной самообслуживания, а год спустя мне стали доверять рецензии на выставки и спектакли…

Чтобы собрать материал для очередного опуса, я, бывало, и с уроков сбегал. Уж не знаю, что я за журналист получился, но с тех пор ни дня я не писать не могу. В крайнем случае – не думать о том, что и как можно написать.

А гонорары увеличили мой персональный бюджет. Приятно. Родители стали изредка занимать у меня деньги. Разбогател, ишь ты!

Но главное – я теперь знаю, что из любого текста можно без ущерба для целого выкинуть строк десять-двадцать. И из этого тоже. О деньгах, например.

Каждый во дворе знал, как называется лучший футбольный мяч. Его можно было увидеть. Он был совсем рядом, с надписью «Super Сир», читавшейся во дворе как «суперкуп», синего цвета, с короткой шнуровкой, и продавался он в «Спорттоварах», а стоил одиннадцать рублей.

Это было слишком дорого, чтобы сброситься на него всем двором за один раз, а вместе аккумулировать деньги не получалось. Зимой у одного из наших не было клюшки – он жил без отца, на пенсию больной матери и даже летом ходил в суконных зимних ботинках на молнии. Молнии все время расстегивались, так что он, как и все, пришил ниточку слева, пропускал ее через ушко замка и застегивал на пуговицу. Так клюшку ему покупали всем двором и не искали особого повода, чтобы вручить – просто сунули в руки и крикнули: «Играй!» А кто-то отдал для хоккея – небезопасного для обуви – свои старые валенки.

Но клюшка – это пятерка. Одиннадцать – в два с лишним раза больше. А хитрый «супер-куп» еще и подорожал до восемнадцати рублей. Задача усложнилась.

Но и мы росли – вместе с ценами. Родиончик получил в своем ПТУ загадочную бумагу, удостоверявшую, что он «прослушал курс и прошел производственную практику». После осмотра медкомиссией военкомата, куда пришел пьяный, он так и не попал в армию и даже обиделся. Но переживал недолго, и уже через неделю пасся возле кооперативных гаражей, и мог все починить и достать, а уж если человек обладал сразу двумя такими талантами, ему могло не хватать чего угодно, кроме денег.

Колька Васильев получал стипендию как студент машиностроительного техникума. У меня регулярно случались гонорары. Червонный Валет еще не зарабатывал, но увлекся биатлоном и стал ездить на соревнования, где получал талоны на питание и «командировочные». Костолом и Казбич – два персонажа, чьи портреты еще вам не были представлены, – тоже имели стабильный доход. Казбич, несмотря на юный возраст, уже отпустил под носом полоску пуха и играл в кабаке на ударных. Костолом занимался вольной борьбой и, кажется, фарцевал по мелочи. Так что покупка «суперкупа» была вопросом времени.

Никто не сомневался, что хранителем «суперкупа» будет Колька Васильев. К тому времени уже подрос, окреп и стал играть с нами его младший брат Леха. Вдвоем они стали непобедимым игровым звеном. Но май и июнь портили экзамены, потом всех гнали в колхозы убирать турнепс или культивировать картошку. Так что наши «матчи» становились реже. Тем более хотелось играть приличным мячом.

В середине июня вопрос о покупке «суперкупа» решился сам собой. Наш старый мячик погиб смертью достойных. Он неоднократно бывал и на базаре, и в тюрьме, и в окне парикмахерской во время бритья клиента, едва не оставшегося без уха, и даже в салоне машины у Плейшнера. Ему нанес проникающее ножевое ранение какой-то парень, которому он попал прямо в жопу, когда тот с какой-то хабалкой решил в положении стоя заняться сами понимаете чем в кустах у тюремного забора. Он разбил десятки стекол и испачкал сотни платьев, плащей и костюмов… Его грозились отобрать, сжечь, пытались украсть. Такой мяч мог умереть только на нашем поле. После розыгрыша стандартного положения и чудовищного удара Костолома пыром бедняга взлетел на полметра и пал, разорвавшись от старости пополам.

Родиончик не мог оставить такое событие без комментария:

– Во-во. Вот так от обдрочества переходят к долбоюношеству… Тебе еще надо кирпич на головку подать с углового! Расколотишь ведь в дым его башкой своей тупой, рыжим станешь, как Цунич! Ну кто пыром-то долбит, ты что, убить кого-то собрался? Щечкой надо, пяточкой. Аккуратненько. Нет ведь, шибзданул же, как из «Катюши» по Рейхстагу… Поиграли…

Вот тут-то сразу и решили не валять дурака и купить «суперкуп» немедленно, что поклонник Пушкина Родиончик тут же зарифмовал:

– Деньги на стол прямо щас, а у кого нету, тот пидорас! – и обрадовался. – Блин, стихи! Скоро буду, как Цунич, в газете тискать. К праздникам.

Скинулись, сбегав по домам. Вышло больше двадцати рублей. Торжественно купили и принесли «суперкуп» во двор. Полчаса искали иглу для насоса, «суперкуп» был новомодный, без шнуровки. Накачали до звона и начали играть. И тут я сделал страшное.

По новому мячу можно было лупить пыром без всяких сомнений. Так и сделал Костолом, и мяч был бы в наших воротах, если бы я не подставил ногу. И вот от моей ноги мяч по траектории более заковыристой, чем полет любой фантазии, взметнулся над крышей базара, угодил прямо в трубу и там исчез. Достать его оттуда… Нет, с того света не достают.