Каждый из них положил руку на плечо Аргона, терпеливо глядя на него.

«Аргон?» – тихо позвала Гвен.

Они ждали, ощущая покачивание волн. Гвен знала, что они не могут больше ждать. В конце концов, Гувейн нуждается в них.

Наконец, когда показалось, что прошла вечность, Тор повернулся к девушке.

«Я не могу ждать», – сказал он.

Гвен понимающе кивнула.

Когда Тор начал подниматься, Гвен вдруг протянула руку, схватила его за запястье и указала – Аргон открыл глаза.

Тор опустился на колени и Аргон посмотрел прямо на него. Казалось, он кивнул в знак одобрения.

«Аргон», – сказал Тор. – «Дай мне свое благословение».

«Я тебя благословляю», – прошептал Аргон, положив руку на запястье Тора. – «Но тебе это не нужно. Ты создашь свое собственное благословение».

«Аргон, скажи мне», – попросила Гвен. – «Наш сын жив? Мы найдем его? Ты благословишь нас на то, чтобы мы его нашли?»

Друид закрыл глаза и покачал головой, убирая руку.

«Я не могу изменить того, что предопределено», – ответил он.

Гвен ощутила боль в животе от этих слов, и они с Тором обменялись встревоженными взглядами.

«Мы доберемся до Империи?» – спросила Гвен. – «Мы выживем?»

Аргон долго молчал, так долго, что Гвен не думала, что он вообще когда-нибудь ответит. Когда они собрались уходить, он протянул руку и схватил ее за запястье. Он смотрел на девушку с таким напряжением своими сияющими глазами, что Гвен чуть не отвела глаза в сторону.

«В далекой части мира, в Империи, я вижу другого великого воина, молодого человека, который восстанет. Если он жив и если вы доберетесь до него, то вместе сможете достичь того, чего не может достичь никто».

«Кто этот молодой человек?» – спросила Гвен.

Но Аргон закрыл глаза и прошло много времени, прежде чем Гвен поняла, что он вернулся в свое состояние. Гвен задумалась. Означает ли это то, что они доберутся до Империи? Неужели судьба ее народа зависит от единственного юноши? И, что самое главное, кто он?

Дариус застонал, когда высоко замахнулся тупым топором и опустил его высокой аркой через плечо на огромный зеленый валун. Тот раскололся перед ним на груду мелких камней, подняв вверх зеленую пыль, накрывшую его, что происходило с самого рассвета. Его нос обжег резкий запах и он попытался отвернуться.

Дариус знал, что это мало ему поможет: он был покрыт пылью с ног до головы после долгого дня работы, как и ежедневно на протяжении всей его жизни. Ему было все пятнадцать лет, а его руки уже огрубели, одежда была в лохмотьях, почти всю свою жизнь он провел в тяжелом, непосильном труде. Это была жизнь раба, как и у всех его людей, он практически и не знал ничего другого.

Но Дариус мечтал о другой жизни, даже если это была жизнь, которую он не знал. Он выглядел так же, как и его народ: коричневая кожа, желтые глаза, мускулистое тело. Но было в молодом человеке что-то такое, что отличало его от остальных. Он был наделен гордым, благородным подбородком, сверкающими глазами и широким лбом, он не вел себя как раб, чем не мог похвастаться ни один из его людей. У него были сердце и душа воина. Дариус излучал мужество, честь и гордость, отказываясь быть сломленным. И в то время как у его людей были короткие волосы, волосы Дариуса были длинными, вьющимися, каштановыми, необузданными, завязанными в длинный хвост, свисающий ему на спину. Это был знак индивидуальности в покоренном мире, и Дариус отказывался их отрезать. Много раз друзья дразнили его из-за этого, но после того, как Дариус бросал им вызов и доказывал, что он – лучший боец, насмешки, в конце концов, прекратились и они научились жить с его уникальностью.

Не имея ни грамма жира на своем мускулистом теле, Дариус, который хоть и не был так крепок, как остальные, тем не менее, был сильнее и быстрее большинства из них. Он всегда чувствовал, что он отличается от своего народа, что ему суждено стать великим воином. Ему суждено быть свободным.

Но, глядя по сторонам, Дариус видел, насколько реальность отличается от той судьбы, которую он для себя вообразил. День за днем он был рабом, как и все его люди, подданный Империи, которая может делать с ним все, что пожелает. Дариус знал, что его народ не единственный: Империя поработила все народы с различным цветом кожи и глаз, во всех странах мира. Они поработили каждого, кто не принадлежал их расе, любого, у кого не было сияющей желтой кожи избранной расы Империи, у кого не было двух небольших рогов за ушами, длинных ушей, высокого роста и ширины, чрезмерного мускулистого тела и сверкающих глаз. Не говоря уже о клыках. Империя считала себя верховной, господствующей расой.

Но Дариус ни на секунду в это не верил. Империя превосходила по количеству армий и организации, и они использовали свою жестокость, свою силу в количестве и, более всего, свою черную магию, чтобы подчинить других своей воле. В культуре Империи не существовало милосердия. Казалось, они процветали, используя жестокость, и на каждого раба приходилось десять надсмотрщиков. Это была раса солдат. Они были лучше вооружены, лучше организованы и их миллионная армия, казалось, находится везде и сразу.

Во всем этом был бы смысл, если бы Империя была варварами, но Дариус слышал об их городах, сверкающих от золота, и слышал, что раса Империи была невероятно искушенной и цивилизованной. Это был парадокс, который он не мог согласовать в своей голове, как бы ни старался.

Дариус пытался получить утешение везде, где только мог. По крайней мере, в его регионе Империя не убивала их. Он слышал о регионах, где Империя даже не оставляла людей в живых, чтобы сделать из них рабов, а скорее продавала их на рабовладельческих рынках, разлучая их с семьями или мучая и убивая их. Он также слышал о регионах, где они морили рабов голодом, кормили их раз в неделю, и о местах, где они избивали рабов в течение дня так жестоко, что лишь некоторым из них удавалось дожить хотя бы до возраста Дариуса.

По крайней мере, здесь, в провинции Дариуса, за пределами великого города Северной Империи Волузии, они пришли к холодному соглашению с Империей, где она держала их в качестве рабов, но не била их часто, позволяла им есть и оставляла в живых. По крайней мере, когда люди Дариуса ночью возвращались в свою собственную деревню, они находились далеко от любопытных глаз Империи, чтобы выстроить свое собственное тайное сопротивление. Когда рабочий день заканчивался, они собирались и тренировались: медленно и постепенно они становились лучшими воинами, собирали оружие. Это было грубое оружие, не железное или стальное, как у Империи, но тем не менее оружие. Они слишком медленно готовились – по крайней мере, в представлении Дариуса – для великого восстания.

Но Дариуса бесконечно разочаровывало то, что остальные видят это по-другому. Дариус разбил очередной валун, вытирая пот с бровей, и скривился. Его односельчане, особенно те, что постарше, были слишком осмотрительными, слишком консервативными. На протяжении всей жизни Дариуса они говорили о восстании, но ни один из них ничего не предпринял. Все, что они делали, – это то и дело тренировались, чтобы стать лучшими воинами, за чем не следовало никаких действий.