Фра Джованни да Верона.

Открытый шкаф. 1519–1522. Интарсия хоров церкви Санта-Мария-ин-Органо. Верона[118]

Предметное наполнение интарсий – наглядное свидетельство того, что и религиозный, и светский интерьер был невообразим без книг. В ренессансной картине мира венцом божественного творения был Человек, а венцом человеческого творения была Книга. Однако заметно и другое: книги-интарсии напоминают полые деревянные коробки – яркие образчики мнимости. Деревянные тома подчеркнуто обезличены и почти неотличимы друг от друга, они служат лишь эмблематическими указателями назначения и статуса помещения. Возникает парадоксальное чувство: достоверность без конкретности, зримость без осязаемости.

Фра Джованни да Верона.

Интарсии в аббатстве Монте Оливето Маджоре. 1519–1523[119]

А что же настоящие книги? Их жизнь размеренно и неспешно текла за парадными фасадами шкафов. Для эстетических и эмоциональных эффектов служили деревянные заместители. Визуальное удвоение вещей иллюзорно увеличивало их значимость и влиятельность. Интеллектуальные и духовные свойства книги проецировались на ее владельца. Книги-интарсии служили «витринами успеха», создавая иллюзию власти и могущества.

Средневековым прообразом студиоло был скрипторий – монастырская мастерская, где переписывались манускрипты. Камерная обстановка скриптория предполагала углубленное и сосредоточенное общение с книгой, неспешное уединенное чтение в тишине как особый род духовного труда. Так что иллюзионистский фокус интарсий заключался также в превращении книги из предмета уединенного созерцания в предмет публичного разглядывания. Причем предельно обобщенный, лишенный индивидуальных черт.

Внушительные фолианты в студиоло воспринимаются не столько как экспонаты частной коллекции, отражающие интересы, вкусы, идеалы ее владельца, сколько как социальные маркеры – знаки просвещенности, осведомленности, включенности в культурную жизнь. Книга-инкрустация представляла ценности общества, в котором главное не быть, а казаться – соответствовать публичной роли, следовать имиджу. Это вовсе не означало мнимость знаний. Мнимость заключалась в том, что интарсиями замещались настоящие предметы, зачастую оформленные гораздо скромнее и непритязательнее.

Интарсия – наглядный образец реверсивности, изменения порядка: имитация вещи наделялась более высоким статусом, чем подлинная вещь. Подтверждение этой мысли находим в книге «Соблазн» Жана Бодрийяра, который рассматривает студиоло в одном ряду с тромплёем (гл. 1) и называет его «слепым пятном дворца, изъятым из архитектуры и оторванным от публичной жизни местом, которое некоторым образом управляет всем ансамблем… Студиоло-обманка Монтефельтро – вылитый симулякр, скрытый в сердце реальности»{40}.

Рождение стиля из симуляции

В эпоху барокко предметы мебели на основе книжных муляжей становятся актуальным трендом. Гордость коллекции Веймарской исторической библиотеки – комод, имитирующий фолиант из свиной кожи с орнаментальной вставкой из орехового шпона. Выдвижные ящики оклеены цветной бумагой. На передней крышке фальшпереплета изящно выведено: «Библиотека моральных наставлений, 1673 год».

Так формируется интерьерный стиль Faux Book (англ. букв. «ненастоящая, искусственная, фальшивая книга»), породивший затем целую индустрию шпалерных имитаций библиотек, ширм с изображениями книжных шкафов и экранов для каминов с «горящими» томами, и появляется понятие fake books for shelves (букв. «поддельные книги для полок»). Немецкий специалист в области книжного дела Армин Мюллер предложил для таких артефактов обобщенное название небиблиотека (Nichtbibliothek){41}.

Ближе к концу XVIII века входят в моду деревянные и мраморные имитации столешниц, расписанные масляными изображениями различных мелких предметов, среди которых достойное место занимают книги, в том числе сборники нот, художественные альбомы, популярные брошюрки, календари. Одну из таких визуализаций создал для анонимного английского заказчика Луи-Леопольд Буальи, мастерски передав рельефы и конфигурации плоских предметов. Изделие предположительно использовалось в качестве декоративной накладки на поверхность стола.

Луи-Леопольд Буальи.

Тромплёй с монетами. Ок. 1793. Масло на белом мраморе с оправой из черного дерева[120]

Наиболее последовательно стиль Faux Book представлен в английских интерьерах начиная с Георгианской до конца Викторианской эпохи. «Нет мебели столь же очаровательной, как книги, даже если вы никогда их не открываете и не читаете ни единого слова!» – восторженно заметил в беседе с дочерью Сидни Смит, один из основателей авторитетнейшего викторианского журнала Edinburgh Review, когда они завтракали в его роскошной библиотеке.

Мебельные иллюзии, обыгрывающие образ книги, удостоились пунктирного упоминания и в художественной литературе. В романе Диккенса «Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим» фигурирует кровать, которая «днем походила на книжный шкаф, насколько может походить на него кровать». Тот же «обманчивый предмет меблировки (фактически кровать, а по виду нечто вроде книжного шкафа)» находим и в диккенсовской «Лавке древностей».

Мода на шкафы, тумбы, этажерки в виде библиомуляжей либо оформленных вставками-имитациями книжных полок напрямую связана с расцветом столярного дела. И вновь наиболее искусные образцы создавались в содружестве изящества с изобретательностью. Важно было продемонстрировать прежде всего передовые технологии и лишь затем интеллектуальные фокусы.

В 1808 году лондонский издатель Бенджамин Кросби запатентовал «машину или подставку для книг» (machine or stand for books), которая «могла быть круглой, квадратной или любой другой удобной формы» и которую «можно поворачивать или перемещать по желанию». Элегантная и легкая вертушка свободно передвигалась между комнатами. Вместо громоздких библиотечных полок интерьеры заполнялись компактными консолями. Вращающийся шкаф особо удачно вписывался в помещения с модными тогда нишами, обеспечивая удобный доступ к книгам.

Если достойных, по мнению хозяина, томов было маловато, то их нехватку восполняли фальшбуки. У взыскательных заказчиков такие изделия ассоциировались с аристократическим благородством и вечными ценностями, у заказчиков попроще – с представлениями о престиже. Тех и других объединяло рвение, порой доходящее до комизма, когда обстановка комнат напоминала театральную сцену, а домочадцы и гости ощущали себя персонажами бесконечного спектакля. Покорно томящиеся за стеклом имитации переплетов воспринимались как особый род декора – супермодная безделушка, очередной «книжный аттракцион». Библиотека превращалась в вернисаж авторитетов и ярмарку репутаций.

Большинство элементов мебели в стиле Faux Book – комоды, этажерки, жардиньерки – изготовлялись из красного или черного полированного дерева, имели три-четыре вращающихся яруса и оснащались изогнутым треножником с латунными колесиками. Размещенные на полочках фальшбуки нередко представляли собой скрепленные по несколько экземпляров муляжи переплетов либо (в дешевых вариантах) сплошную поверхность из ткани или кожи с раскраской в виде книжных корешков. Встречаются «интерактивные» образцы – призывно раскрытые псевдотома с оклеенными пестрой мраморной бумагой форзацами и названиями на корешках. Промежутки между фальшбуками заполнялись настоящими экземплярами книг, что превращало вращающуюся конструкцию в визуальную шараду: угадай, где фейк, а где подлинник.

Вращающийся книжный шкаф из красного дерева эпохи Георга III. Ок. 1800[121]

Вращающийся книжный шкаф из красного дерева эпохи Регентства. Ок. 1820[122]

Объем без глубины

Некоторые предметы мебели со вставками-фальшбуками манили недосказанностью, соблазняли частично заполненными поверхностями, побуждая к устранению пустот. Квест для перфекционистов: оформи верхнюю секцию по аналогии с нижней. Обратного действия не предусматривалось, ибо фейковые фолианты были намертво соединены между собой. Негласные правила эстетической игры обеспечивали муляжу неприкосновенность, заставляя лишь любоваться его присутствием. Типичный пример такого изделия – лаконичная этажерка или, как значилось в мебельном каталоге, «библиотечный стенд» с незаполненной верхней платформой и двумя секциями с облицовкой из самшита. Поверх наклеены полоски кожи, имитирующие корешки романов все того же Диккенса и томов испанской грамматики.

Изначально ориентированный на создание плоских, одномерных предметов, стиль Faux Book постепенно обретал сложные рельефы и объемы. На стационарных и вращающихся полках красовались гиперреалистичные псевдопереплеты, которые можно было разглядывать с разных сторон, неспешно прохаживаясь по комнате. Но это был объем без глубины. Форма без содержания. Видимость без сущности.

Библиотечный стенд из красного дерева с фальшбуками из кожи. Ок. 1815[123]

Увлечение иллюзиями порой извращалось в варварскую порчу. Комнатные ширмы, каминные экраны, стенные проемы украшались элементами настоящих книг. Безжалостно оторванные от переплетов корешки приклеивали изнутри к стеклам библиотечных шкафов. Иногда книжные полки рисовали на стенах, а затем прикрепляли к ним отделенные от переплетов обложки и вырезанные со страниц иллюстрации.

Подобные примеры также встречаются в литературной классике. В тургеневских «Записках охотника» упомянут рабочий