– Погоди. Ребенка не стоит впутывать. Пока, по крайней мере, – остановил его летящие благородно-корыстные намерения Костя. – Сначала переговори с товарищем, может, я что упустил. Дело все же темное.

На этом задушевный разговор пришлось прекратить. В дверь стал настойчиво ломиться Коземаслов, с подвываниями и плаксивыми требованиями. Раз уж больному телу друга сделалось существенно лучше – а он знает, вот только что сам от Петьки, тот его погнал в шею, дескать, занят: врет, вернее всего. Так вот – если больному телу легче, то он бы принял возвратно матрас, тот самый, надувной ортопедический, к нему внезапно тетя из Сестрорецка, веселая вдова, у нее дом, картины, старинное серебро, наследство, одним словом, потому нужен матрас, там застарелый спондилез, а он внимательный племянник. Благодарить не стоит, хотя и следовало бы. Но это после, после, после полного, так сказать, выздоровления. Спустя четверть часа Ванька, подняв пылевой вихрь, в буквальном и переносном, спешно убрался вместе с матрасом, но умудрился в процессе изъятия предмета настолько запудрить мозги, что и Собакин засобирался, а Леонтий не возражал, от Коземаслова душная аура не выветрится еще полдня, какие уж тут откровения! Впрочем, напоследок Костя подчеркнул отдельно – он все помнит и все исполнит. По уговору – ну, и поправляйся, друже, скорее, в самом-то деле.

А человек от Кости действительно пришел. Объявился через неделю без предварительного уведомления – Леонтий уже приступил к многочисленным работам и подработкам, втянулся в трудовые будни, так что на время о собственной своей же просьбе «прикрыть задницу» он позабыл. Слишком много скопилось беготни, неразрешенных заморочек, спешно пришлось выкупать Ящера, на то ушли почти все полученные «за» и взятые вперед гонорары – хорошо еще, Леонтию везде сочувствовали, раны его были заслужены, то бишь получены при форс-мажорных обстоятельствах, а не напиты или пропиты в клубных притонах. К тому же выручала репутация: кровь из носу, бессонная ночь, зверское похмелье, но словесный и письменный уголь Леонтий всегда выдавал «на гора» вовремя. Сучливый «Граммофон», и тот не зажал законную зарплату, хотя мог – все это время на подмене старался горделивый Звездинский, не за деньги, не его вариант, но принимая такую особу у микрофона, надо понимать, что положение обязывает: машину подать, причем в оба конца, поднести дорогую бутылку в дружественный дар, да мало ли что, вот и набегает изрядно. Леонтий, конечно, Звездинского благодарил лично, в ответ вместо «не за что!» получил ожидаемое кошачье фырканье – какого нераскаявшегося каторжника! – любимое «звездинское» выражение, – в общем, встань с колен, не ползай, я сделал это из космических побуждений, не ради твоей особы. И ничуть Звездинский не прилгал, он вовсе не терпел ничьей благодарности: очень просто, своеобразный его взгляд на самого себя повелевал философствующему Гулливеру действовать лишь во вселенском масштабе абстрактного, улучшающего мироздание добра, обыкновенное же, человеческое «спасибо» лишь принижало его невыполнимую миссию. Но и у Леонтия были принципы, потребно его визави – не потребно, однако один настоящий джентльмен должен сказать другому «сенькаберимяч» в любом случае, если задолжал или чем круто обязан.

Так вот, человек тот пришел. Леонтий именно в обозначенный момент вылезал на свет божий из нутра излеченного «Ящера», как и в мечтах своих – у парадного подъезда, возможно ближе к заветному припаркованному синему джипу соседки:

– Ты будешь Гусаков? – услышал он над собой почти у грани хамское обращение, от неожиданности застыл на полдороге, что называется, одной ногой (да нет же, не в могиле, на улице!) там, другой здесь: поза раскорячившегося в воротах дворового голкипера.

– Гусицын моя фамилия, – вылез, наконец, наружу, хлопнул нежно дверцей, Ящер не выносил грубого обхождения, все там едва держалось на честно-ругательных словах.

– Ну да, ну да! – прогудел незнакомец ему прямо в ухо, и на Леонтия дохнуло таким тайфунообразным водочным вихрем, что закружилась голова. Нет, не похмельным перегаром, именно здоровым, жизнерадостным атмосферным фронтом сорокаградусного чистейшего напитка, принятого не ранее, как с полчаса назад.

Леонтий невольно тоже вдохнул полной грудью, и только после взглянул на повелителя винокуренных эоловых ветров. Пред ним предстал во всей красе краснорожий, курносый парень, что называется, косая сажень в плечах, на которых, между прочим, красовались майорские погоны, э-э-э-э… может, памятник Жукову и знает какого рода войск, Леонтий напрочь в подобных вещах не разбирался. Он и про майора-то догадался: на тяжелой меховой куртке зеленовато-серебристые узенькие прямоугольнички с одной приличных средних размеров звездочкой. Не генерал же! А так – майор.

– Ломоть-Кричевский, – сказал вдруг детина и протянул вполне дружелюбно лопатообразную руку. Левую. Оттого, что в правой он цепко держал увесистую черную папку из блестящего кожзаменителя, и зачем-то убрал ее за спину, будто опасался, что не дай бог, тщедушный Леонтий может позариться на его богатырское имущество.

– Ломоть чего? – то ли испугался, то ли недопонял Леонтий, он и сам не знал, какого чувства было больше вложено в его ответ.

– Ломоть-Кричевский, звать меня – Ломоть-Кричевский, Сергей Сергеевич, можно просто Серега, или товарищ майор, это как захочешь, – пояснил приставучий военный, на последних словах он отозвал приветственно выдвинутую лапищу и неожиданно щелкнул сложенными пальцами по звездочке на правом погоне. Звук получился, натурально ружейный выстрел. Леонтий вздрогнул. – Да ты не бойся. Я от Константина Михалыча. Ты же Гусаков?

– Гусицын, очень приятно, – с облегчением! Леонтий слегка поклонился. Вышло глупо.

– Ну вот, а я Ломоть-Кричевский, путаная фамилия, произносить трудно, оттого и очередное не дают.

– Что не дают? – Леонтий вообще уже не разумел, о каких предметах пошел разговор.

– Звание очередное. Не дают. Это ж пока выговоришь! В армии все должно быть четко и ясно, – детина вздохнул, отчего Леонтий почувствовал себя бодрее грамм, этак, на пятьдесят.

– Ага, ну да, как же! – разразившись чередой междометий, он будто бы обрел в себе уверенность. – Так вы по делу? От Константина Михалыча? От Кости? Я и не рассчитывал…в смысле, не надеялся. Что всерьез.

– Всерьез. Сигнал твой принят. Стало быть, пошли, – внушительный майор Сергей Сергеевич развернулся резво на сумму двух прямых углов словно бы по неслышной команде «кругом!», если бы не в помеху густо-пенная, сливочно-кремовая снежная каша, наверняка бы и каблуками прищелкнул.

– Куд… куда? – заикнулся Леонтий, ничуть не двинувшись следом с места.

– Как куда? Туда. На кого жалоба, – бравый майор развернулся обратно в милостивые пол-оборота, извлек на свет заветную папочку. Распахнул. Перелистнул. Прочел. – Тер-Геворкян, Орест Самвелович, сорок восьмого года рождения, проживает…

– Да, да, я знаю, не в том ведь…, а как же, так и сразу. Взяли и пошли, – прервал Леонтий чтение установочных данных, не то происходящее начинало уже напоминать опереточно-полицейскую операцию. – Вы послушайте сперва, что произошло и каким образом.