появляется ощущение реальности, даже если творится совершенно невообразимое. Ты мне, Борис, одно скажи: очистку мочить будешь? Не побежишь?

— Не побегу. — уверенно ответил я, хотя сам понимал, что могу слово и не сдержать.

Есаул успокоился. Опрокинул ещё водяры, вытер усы, поправил мундир. Вытащил из кобуры «Наган», проверил патроны в барабане. Солнце опускалось на верхушки деревьев позади хутора.

— Это, Боря, хорошо. Готовься. Знаешь, что у самурая нет цели — только путь? Ну вот: у казака тоже. Да, видать, и у тебя.

***

Источник шума, который я давно слышал, теперь стал очевиден: над полем барражировал вертолёт. Разглядеть его в темноте никак не получалось, но ничего — зато сверху нас точно видят. Там и тепловизоры, небось, и всё прочее.

Давно уже были видны фары, которые я сразу узнал: к хутору приближались такие же броневики, какие мы с Кабаном встретили вчера. Очистка. Легион особого назначения. Вскоре начал изрыгать команды громкоговоритель, но я его вообще не слушал — а казаки и подавно. Тёмные фигуры в чём-то вроде костюмов химзащиты рассыпались по полю перед хутором. Заработал пулемёт: он пока бил трассерами высоко, в качестве предупреждения.

Ответили очистке прицельным огнём из мосинок и берданок. Кто-то на той стороне закричал. Линии трассеров начали чертить по ночной мгле прямой наводкой: раскурочили часть ограды, разбили стёкла в хатах. Я вжался в землю, крепко держа «Парабеллум», и наблюдал за всем через щель в заборе.

Противник наступал, пользуясь очевидным огневым преимуществом — хотя потери пока, как мне казалось, были примерно равными. С правого фланга подошли люди с ранцами: длинные струи огня лизнули крыши амбаров, мгновенно воспламенив их. Огнемёты. Я бы задал есаулу ещё пару вопросов, да только кто на них отвечает посреди горящего хутора, под пулемётным огнём?

Есаул, надо отметить, не терял присутствия духа.

— Кудри мои русые, очи мои светлые травами, бурьяном да полынью зарастут!

— Кости мои белые, сердце моё смелое коршуны да вороны по степи разнесут!!! — вторили казаки, выцеливая в темноте противников. Боевая песня помогала им.

Теперь, когда хутор полыхал, тёмные силуэлы на фоне огня превратились в отличные мишени. Увы, с той стороны тоже стреляли активно, да не из старых болтовок. Автоматическое оружие.

Я понимал, что этот бой будет проигран. Очевидно, понимал это и командир. Думаю, даже многие из казаков — включая тех, которые сбрендили в этих странных местах до зоофилии — тоже догадывались. Но у казака, наверное, действительно есть только путь: чем он хуже самурая? Я понял слова есаула о подхватывающем потоке. Другое дело, что не смирился с его мыслью. У меня ещё оставалась надежда из этого водоворота выбраться, а для того прежде нужно выжить.

Я потихоньку отползал в сторону, а есаул тем временем собирал бойцов в решительную конную атаку.

Вот они поскакали через подожжённое поле, ярко выделяясь чёрным на фоне зарева. Всадники в огне, бесстрашно бросающиеся навстречу смерти — не думая ни о победе, ни о поражении. Они на ходу палили из винтовок, «Наганов» и «Маузеров». Некоторых уже ссадили с коней: только пуля казака во степи нагонит, но она-то наверняка. Есаул, несясь на пулемёты впереди всех, лихо размахивал шашкой. Я был уверен, что он чувствует себя непобедимым. Нельзя победить того, кто всё равно не проиграет.

Но это был не мой бой, точно. Я самым малодушным образом побежал к лесу.

На пути, за углом горящей конюшни, мне попался один из огнемётчиков: часть отряда очистки обошла хутор с тыла, чтобы перекрыть отступление. Вряд ли они ожидали от есаула совершенно обратного — а теперь, увидев его отчаянную контратаку, расслабились.

Стрелять из «Парабеллума» я не привык, но недаром этот пистолет был так популярен когда-то. В руке — как влитой. Я вскинул оружие и послал две пули в «центр массы» прежде, чем огнемётчик навёл своё оружие. Третья полетела в голову. Аста ла виста.

Справа донёсся шум: кто-то спешил на помощь моему противнику. Я упал на землю, спрятался за тело, прицелился. Первые два выстрела — явно в молоко, но третьим попал, судя по крику боли. Кажется, больше врагов рядом не было.

Над головой стрекотал вертолёт, длинные очереди тарабанили вдалеке, одиночные выстрелы им в ответ ещё слышались. Я быстро ощупал труп бойца очистки: нашёл в кобуре автоматический «Глок» с увеличенным магазином. Ещё лучше, чем «Парабеллум», а калибр тот же — выданные есаулом патроны подойдут. Старый добрый «девять на девятнадцать»: он что в Первую мировую был хорош, что сейчас.

Сам не знаю, зачем, но я стащил с плеч убитого лямки заплечного баллона. Пистолет — хорошо, но огнемёт в этом затруднительном положении точно не помешает. Облегчит жизнь, хотя тащить его и тяжело.

Мысленно пожелав казакам удачи, а губернатору — рака прямой кишки, я поспешил в сторону леса. Броневики там точно не проедут, кроны деревьев хоть как-то укроют от вертолёта, а пешими меня могут и не решиться преследовать.

Лямки впивались в плечи, баллон противно болтался за спиной, пистолет оттягивал карман, земля под ногами уже становилась мокрой, раскисшей. Но надо было бежать, потому я бежал.

А дальше случилось совсем неожиданное: я услышал голос Кабана.

— Боря! Боря!.. Сюда! Сюда беги!

Ясное дело, я последовал за голосом. Он завлекал вглубь заболоченного леса, в темноту, где едва можно было разглядеть стволы деревьев. Напорюсь сейчас на корягу, провалюсь в трясину — и конец… но что толку об этом думать? Я вновь просто бежал — туда, откуда звал друг. Пусть доверие к нему давно уже пошатнулось.

Кабан, по крайней мере, с лошадьми точно не трахается.

Наконец я, весь в мыле, выскочил на поляну. Здесь было гораздо светлее, чем в лесу, однако не из-за луны: такое ощущение, будто немного светился сам ночной воздух. Да и болотные травы вокруг переливались розово-фиолетовым.

Никакого Кабана не было. Посреди поляны торчал большой пень, а на нём восседал очень худой мужчина, обнажённый по пояс. Хотя я стоял метрах в семи как минимум, но всё равно ощущал, насколько мерзко у него несёт изо рта: словно дерьмом зубы чистит, честное слово. Незнакомец был украшен перьями на манер индейца. Рядом — какой-то прямоугольный предмет… что это?

— Подойди, Борис. Не бойся.

Я уже давно ничего не боялся, чтобы вы знали. Но