Да и потом… «Лёгкий выход из затруднительного положения», говорите?

Именно стремление к подобным лёгким выходам меня сюда привело. Единственное, в чём точно не приходилось сомневаться — какую версию ни прими. Порошки, таблетки — они всегда были простым решениям. Как пела Грейс Слик: в любой непонятной ситуации — feed your head. Но ведёт дорога из жёлтого кирпича? Об этом настало время задуматься. Пел один бард: коридоры кончаются стенкой, а туннели выводят на свет. Мог ли я поверить, что Астарот предлагает таблетку, ведущую в туннель? Дверь в коридор открывала почти такая же, не отличишь. One pill makes you larger, and one pill makes you small.

Одновременно я понял и ещё кое-что.

— Каково твоё решение, дорогой?

О, вот и возможность озвучить.

— Вот что, господин Астарот… — я хорошенько затянулся косяком, задержал дыхание. — Каждый наркоман сомневается в объективности окружающего. Я в своё время много читал Филипа Дика, а он знал толк в веществах, потому и писал прекрасную фантастику. Знаете, какой вывод я в итоге сделал?

— Предположим, что не знаю.

Я докурил косяк и щелчком пальцев отправил его в сторону квакающих лягушек. Слово трассер из тех пулемётов губернаторского спецназа…

— И не узнаете. Идите нахуй, герцог!

Мощная струя горючей смеси вырвалась из сопла: очищающее пламя в мгновение ока охватило Астарота, пень и телевизор, испепелило и гадюку в одной руке демона, и таблетку в другой. Астарот истошно заорал и распался: словно перья полетели во все стороны, но каждое перо превратилось в ворона. Шумно хлопая крыльями, надрывно крича, чёрные птицы взвились к чёрным небесам.

На поляне остались только лягушки. Стихло.

Я вспомнил: выкуренный только что косяк — из тех, которые раздавал Кабан после чудом не случившейся (или всё же случившейся?) аварии. Если уже тогда мой друг не был тем, за кого себя выдавал — то сейчас я совершил большую ошибку. Впрочем, сожалеть теперь поздно, а учитывая все последние события… что я теряю? Глубже Ада не низвергнут, если демон окажется прав. Хотя это и не главное.

Главное в ином.

Я так и не высказал Астароту простую мысль, которая внезапно пронзила мозг. Если ты совсем не можешь отличить реальное от нереального — то какая разница, где что?

Не имело значения, кто тут на самом деле жив, а кто мёртв. И какая таблетка куда ведёт. Поэтому я собирался разыскать Олю — пусть она хитрая сучка, но всё-таки уже не чужая мне. Выяснить, что с Кабаном. Вернуться в деревню долбославов: история Славика и Вики тоже не закончилась. Да и есаул… надо похоронить его по-человечески, если тела ещё не забрали. Хороший ведь был мужик, хотя с прибабахом.

Жив я или мёртв, реальность передо мной, иллюзии умирающего мозга а-ля «Лестница Иакова» или настоящий Ад — но есть куча более срочных дел, чем утешать Алину. Она милая. Она мне до сих пор очень нравилась. Прекрасная девушка, да ещё таки из наших — а для меня это важно, чтобы вы знали. Но Алина подождёт. Особенно — если действительно умерла.

Всё здесь спорно и относительно. Шагая через лес с огнемётом в руках, однозначно я был уверен лишь в одном: не нужны мне больше никакие лёгкие выходы. Уже совсем не боясь 36-го легиона особого назначения отдела очистки, я во весь голос горланил песню, игравшую четыре дня назад в нашем пафосном джипе:

— Through the gates of Hell as we make our way to Heaven!..

И шелестящие над головой листья как будто подпевали.

Дом восходящего солнца

1851 год: в баре El Baron

За дверями полупустого бара совсем не ощущалось напряжения. А ведь Новый Орлеан, вечный город-праздник, варево разных наций, религий и языков — в эти дни, увы, сделался тревожным.

Городские газеты уже напечатали печальные известия о том, чем кончилась экспедиция Нарсисо Лопеса. Местные кубинцы, что собрались с силами для борьбы против Испании — угнетающей, по их мнению, родной остров — потерпели сокрушительное поражение. Со свойственной испанцам скоростью на расправу победители расстреляли почти всех: и самого революционера, и многих уважаемых американцев Нового Орлеана, что присоединились к походу. Понятно, чем это кончилось в городе, где испанцы составляли пусть весьма значимое, но всё-таки меньшинство. Начались погромы.

А вот здесь было совершенно тихо. Какая-то компания пила в дальнем углу зала, ведя негромкий разговор на испанском. Кроме них под добротными деревянными сводами присутствовали ещё трое.

Один был хозяином бара. Дядюшка Чичо: так его все называли в городе. Это был уже пожилой, довольно полный мужчина, с обширной лысиной и невероятно пышными усами. У дядюшки Чичо были толстые губы, суровый взгляд и не слишком опрятная одежда. Милое прозвище никого не обманывало: этот человек имел неоднозначную репутацию. Говорили, будто Чичо поклоняется тёмным силам.

Другой — Хулио Браво, был несколько моложе, но также отнюдь не мальчиком. Женщины Нового Орлеана обожали его голос, его мастерство в игре на гитаре, его обжигающий шарм. Музыкант лениво перебирал струны, импровизируя в испанском стиле.

Напротив них сидел мужчина, похожий на англичанина. Он был очень хорошо одет и носил элегантные очки — за которыми светился исключительно проницательный взгляд. Типичный журналист. Может быть, даже писатель.

— Всё ходишь по городу, всех расспрашиваешь, мистер Рэнквист… — произнёс Чичо, откупоривая бутылку рома. — А я тебе расскажу всю правду: лет тридцать, как те дела приключились. Эта история, клянусь, ответит на много вопросов.

— Любопытное предложение, сеньор.

— Зови меня дядюшкой Чичо, какой я тебе сеньор? Всё узнаешь из моей истории. И как я заведение это заполучил, и почему плохо знающие Новый Орлеан брешут, будто я Дьяволу поклоняюсь. Тьфу, балаболы… вертел я что Дьявола, что Madre de Jesus… её-то с превеликим удовольствием, ха-ха-ха!

Хулио тоже рассмеялся, сбившись с подбираемой на ходу мелодии. Он явно знал, о чём идёт речь.

— Заодно, мистер Рэнквист, ты превосходно поймёшь, отчего это все ублюдочные гринго, hijos de putas, не рискуют сунуть нос в моё заведение. Даром что знают: я