Чичо, огненный ром, какой у тебя только есть. Такой, чтобы и у старого моряка глотка горела!

Уж с чем-чем, а с ядрёным пойлом в «Доме восходящего солнца» никаких проблем не было. Ром так ром: вытащил я из-под стойки бутылку, которую сам пригубить опасался, и налил. Ирландка тем временем поправляет своё богатое хозяйство в корсете да говорит:

— И перцу туда, милый! Побольше. Самого острого.

Негр уронил пепел с сигары на стойку и приобнял свою женщину. Они поцеловались. Тут самое время настало спросить его имя, раз уж моё-то гость знал.

— Ты ведь испанец, Чичо? Уважая тебя как хозяина, рад возможности представиться на милый тебе испанский манер. Меня зовут Сабадо! А это моя супруга, Бриджит. Не сердись, что она не желает американского виски: ведь этот напиток на её родине придумали. И гнали там совсем не из кукурузы.

— «Домом восходящего солнца» владеет мистер Голдман. Я просто бармен.

— Не суть важно. Ты принимаешь нас как гостей, ты нам наливаешь. Значит, почитаю тебя за хозяина дома. Всё просто.

— Вы, мистер Сабадо, приехали из Гаити?

Они переглянулись и хором засмеялись.

— Мы прибыли с Эспаньолы. Так ведь называется остров, верно? А что на нём нынче — испанская колония, французская, независимое Гаити… не так важно. Это всё преходящее, mi amigo.

Нет нужды скрывать, что мне эти слова понравились. Я ведь ожидал услышать напыщенную речь про «государство для чёрных», про страну освободившихся рабов — всё то, чём гаитянцы так хорохорились в эти годы, сволочи.

Подняли они стаканы и мне велели сделать так же: а я что, на моей работе пить — вовсе не грех.

— За что принято поднимать первый тост в Новом Орлеане?

— За встречу. — тут изысканных традиций не водилось, не Мадрид.

— Скучно. А пьют ли, Чичо, в твоём городе за души мертвецов?

Думаю, за своих мертвецов-то в любом уголке света пьют, так что оставалось лишь ответить утвердительно. Разве только первый тост поднимать за них странно…

— Вот это дело! Давайте-ка выпьем за мёртвых! Но втроем это делать — кощунство... А ну-ка, ну-ка!

Сабадо приподнялся на высоком стуле и закричал так, чтобы его услышали в самом дальнем углу нижнего зала «Дома восходящего солнца» — а может, и на втором этаже.

— Выпивки для всех! Лучшего бурбона каждому, кто выпьет со мной за мертвецов!

Когда кто-то столь щедр на угощение, это сразу же привлекает внимание. А тут ещё слова про мертвецов, да от такого человека; и отреагировала публика в «Доме восходящего солнца»… по-разному. Тут самое время рассказать про прочих гостей, потому как…

1851 год: в баре El Baron

Дядюшка Чичо рассказывал свою историю увлечённо, не скупясь на подробности, и мистер Рэнквист едва успевал записывать главное — больше запоминая. Он приготовился к рассказу о публике, что собралась тогда в «Доме восходящего солнца»: почувствовал, что эти детали окажутся важны для истории необычайной встречи с богатыми негром и ирландкой.

Но тут Хулио Браво хлопнул рукой по гитаре, прекратив играть, и бесцеремонно перебил друга — хоть Чичо просил так не делать.

— После расскажешь про публику! Этак упустишь половину… Давай-ка я лучше поведаю мистеру Рэнквисту про ту женщину! Бриджит-то непроста была, ох и непроста…

Музыкант освежил рюмки и начал рассказывать.

1822 год: рассказ Хулио Браво

В то время, когда Чичо болтал с Сабадо и чернокожий вознамерился угостить весь зал «Дома восходящего солнца», чтобы выпить с нью-орлеанцами за души мертвецов, меня куда более увлекла Бриджит.

Не пробуждали во мне никакого волнения все политические дела на Эспаньоле — гаитянцы, французы, испанцы… К тому же это Чичо работал барменом, его обязанностью было общаться с гостями. Я же зарабатывал на жизнь музыкой. И под музыкой имею в виду высокое искусство игры на гитаре — а не то, что исполняет любой мексиканский марьячи. «Дом восходящего солнца» был одним из немногих мест в Новом Орлеане, где мой природный талант могли по достоинству оценить. Хоть и платил Сэм Голдман, по своей врождённой жадности, маловато.

Но для истинного человека искусства на первом месте не деньги. Что они? Пропей золотое солнце прежде, чем взойдёт настоящее! Для меня была важна публика. А в Бриджит я сразу же увидел прекрасную публику. Спросите любого — и каждый ответит: Хулио Браво всегда превосходно разбирался в женщинах!

Она свой скатан осушила первой, и надо сказать — сделала это так легко, будто пила сангрию, а не ром с перцем, от одного взгляда на который у меня слезились глаза. Тут-то, после тоста, начала разворачиваться ситуация вокруг её чёрного кавалера, но об этом Чичо расскажет. Пока первое внимание приковал гаитянец, ирландка улыбнулась мне: а с этой женской улыбки, вы знаете — всё всегда и начинается.

— Наверное, моё имя ты расслышал. — её ирландский акцент и хрипотца в голосе показались мне очень чувственными. — Как тебя зовут, chico?

Я был не таким уж и chico в тот год — уже взрослым мужчиной, но Бриджит легко позволил подобную вольность. Гордо поднял голову и отвечал:

— Меня зовут Хулио Браво, и я музыкант!

— Музыкант! Это славно, потому что не каждый человек с гитарой может так называться. Я всегда приветствую веселье, Хулио, а ещё очень люблю танцевать. Покажи мне своё искусство, а я покажу своё!

Уж об этом меня не нужно было просить дважды, тем более — такой женщине. Сей же миг перехватил я гриф поудобнее, и мои пальцы пробежали по струнам, родив мелодию. Бриджит лебедем выплыла на середину зала, и вот что я вам скажу о случившемся далее. Ещё не слышал «Дом восходящего солнца» такой игры на гитаре, какая удалась мне в этот момент. И не видел такого танца.

Истинно скажу: я играл как Господь — и она танцевала как Дьявол!

А этот негр, Сабадо, улыбался. Ему нравилось смотреть, как танцует его женщина —