— Не сейчас. Ладно? — Дина каменная, турка ходуном. — Надо позавтракать, — она пытается отстраниться, но я держу крепко.

Ни хрена не понимаю. Вчера ночью эта девочка была пламенем, а сейчас морозится. Мысль о том, что я для Дианы «мимокрокодил» на пару ночей, настойчиво стучится в голове — раздражает.

— Так… — силой вынимаю посудину из хватки булочки, разворачиваю её лицом к себе и припечатываю к кухонной тумбе. — Рассказывай, — требую.

— Что рассказывать? — шепчет.

Побледнела, ладошками мне в грудь упёрлась, а попой того и гляди столешницу продавит. Очень интересное кино, блин!

— Под дурочку не коси, — провожу пальцем по вкусным губам. — Что не так?

Я цепляю хрупкий подбородок укусом, вгрызаюсь в бьющуюся жилку на изящной шее и прям горячо мне в паху, тесно. За секунды беру разгон. Вот это девочка!

— Давай не надо… Пожалуйста, — лепет Дина.

И этот лепет её невнятный, почти неслышный в частом дыхании, заводит меня ещё больше. Тяжёлый жадный рык рвётся из моего горла, но я держусь, чтобы не напугать ещё больше.

Меня боится? Но это глупо! Я не страшный. Для Дианы точно не страшный.

— Давай надо… — хриплю ей в губы и целую жадно и вкусно.

— М-м… Мёд!

— Да что, ёлки?! — я не выдерживаю.

* * *

Не хочу смотреть ему в глаза — мне стыдно за свои метания. Уткнувшись носом в крепкую грудь, я вдыхаю вкусный запах мужского тепла. Мне страшно и спокойно одновременно. Так странно…

— Я тебя не обижу, булочка, — он снова цепляет мой подбородок пальцами.

— Знаю, — пытаюсь улыбнуться, но получается нервно.

Рядом с Мёдом я дурею до головокружения, хочу его до дрожи и боюсь отпустить себя. Если он посмеётся, как тогда посмеялся Костя, я этого не переживу…

Широкие ладони мягко ходят по моим бёдрам — Мёд не напирает, ждёт моей реакции. Облизав пересохшие от волнения губы, я поднимаю глаза и вязну в тёплом обволакивающем взгляде почти золотых глаз. Ох…

— Я… ещё… — у меня словно язык отнимается.

Вместо того чтобы признаться, я приподнимаюсь на пальцах и касаюсь его губ своими губами. Сама. И в этот самый момент в Мёде просыпается кто-то другой. Ожидание, чуткость, нежность — не про этого мужчину, но страсти и желания ему не занимать. Он отвечает на мой почти невинный поцелуй жарко и напористо. Что-то падает на пол, разбивается, я только охнуть успеваю между поцелуями. Голова кругом, перед глазами вспышки — почти ничего не вижу, а чувства обострены до предела. Каждое прикосновение приятно до сладкой, тягучей, мучительно-приятной боли, отзывающейся судорогами внизу живота.

Я не думаю, что будет. Я отлично знаю что, и уже не дрожу от страха. Дрожь у меня совсем от другого. Удивительно, но этот мужчина, будто точно знает, где и как надо трогать, чтобы мой разум отключился. Сначала это короткие обрывы связи с реальностью, но они становятся длиннее…

Пусть он не узнает. Может, вообще не заметит. Бывает так? Опыт в вопросе у меня никакой. Я просто надеюсь, что всё обойдётся. Без насмешек.

Мёд усаживает меня на кухонную тумбу, быстро расправляется с узелком на поясе моего халата. Он выглядит так, словно распаковывает самый долгожданный подарок. Нетерпеливый, рычащий зверь вот-вот получит то, что хочет.

Но он не торопится — разглядывает меня голую, в медовых глазах мелькают похотливые искры. Это неловко. Меня ещё ни один мужчина без одежды не видел. Хочется завернуться в халат и сбежать — это разум пытается паниковать, но моё тело плавится в сильных мужских руках и выдаёт противоположные мыслям импульсы.

Грудь наливается от возбуждения и чувствительные твёрдые соски с лёгкой болью трутся о рубашку Мёда, задевают пуговицы. Почти вгрызаясь мне в губы диким поцелуем, он снова становится похож на того мужчину, который беззастенчиво и своевольно делал мне хорошо в такси. Шансов отыграть назад нет. Это всё уже не остановить…

Одной рукой я цепляюсь за кухонный кран, другой — за его шею, а колотит меня как при хорошем землетрясении. Но этого Мёд не замечет. Он вообще ничего не замечает сейчас. И я прекрасно понимаю — почему.

Раздразнила… Жила-была Дина, сама виновата.

Рывком он разводит мои ноги, вклинивается между ними, вжимаясь в меня твёрдым бугром паха. Сейчас взорвётся, и я вместе с ним. Тратить время на ласки нет больше ни сил, ни желания.

Я почти не соображаю, что делаю. Мои пальцы тянутся к замочку на ширинке джинсов, тянут собачку вниз, расстёгивают массивную металлическую пуговицу. Мёд чуть отстраняется, помогает мне справиться с его штанами, и я, опустив глаза, с замершим дыханием, смотрю на огромный покачивающийся ствол с налитой головкой.

Ч-чёрт…

Страх возвращается в одно мгновение, но я не успеваю… Ничего не успеваю. Почти. Только охнуть, когда Мёд резко насаживает меня на себя. Внутри взрывается острая, как бритва, боль. Я кричу, пытаясь вырваться из сильных лап, что держат меня за талию и бёдра, надёжно припечатывая к столешнице.

— Мать твою…

Мёд замирает, убирает упавшие на моё лицо пряди и смотрит так, что хочется исчезнуть, испариться, не быть. Выходит из меня, и я сжимаюсь в маленький комочек — мне сделали больно, но вина тут только моя. Я отлично понимаю, что мужчина, с которым начинаешь отношения с минета, даже подумать не может о том, что любовница — девственница.

— Прости, — выдаю дрожащим голосом.

Мёд смотрит на член в разводах девственной крови и, кажется, бледнеет.

— Прости? — у него глаза, как блюдца. — Это ты меня прости, булочка. Ты почему не сказала? — моё лицо оказывается в плену горячих шершавых ладоней. — Чёрт с ним. Не сейчас.

Натягивает джинсы, подхватывает меня на руки и несёт. Мне всё ещё больно и стыдно. Одно радует — ситуация точно не смешная.

* * *

Охренеть дела! Диана — девочка! Была…

Я не понимаю, зачем она скрыла это, а выяснять сейчас не время. Я сделал булочке больно, напугал и, если у неё останутся такие впечатления от первого раза, то вполне реально, что я размашистыми шагами пойду на хрен.

Не вариант!

Несу Дину в гостиную, а она прижимается ко мне — голенькая, растерянная, и колотит её, словно на морозе. Дело швах.

Осторожно опускаю девочку на кожаный диван, встаю на колени и без лишних прелюдий развожу стройные ножки. Она пищит, пытается сопротивляться — не понимает, чего я хочу.

Провожу языком по припухшим губам, собирая соки, смешанные с кровью — сладкая она у меня. Диана вздрагивает и перестаёт дышать. А мой зверь беснуется внутри от её вкуса, от понимания, что я первый. И скорее всего, первый во всём.

В голову бьёт хмель похоти. Полупокеру ни хрена не досталось — моя она. Вся.