Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Давай выпьем за встречу, пока не начались эти разговоры…
— За встречу!
Он отпивает, а я лишь пробую вину на вкус кончиком языка, и оставляю бокал. Надеюсь, что Тимуру хватит такта не интересоваться, почему я так сделала.
— Итак, что конкретно ты хочешь знать?
Я повторяю вопрос, заданный до прихода официантки:
— Почему ты сбежал из дома?
* * *
Тимур не притрагивается к еде, пока не заканчивает рассказ.
На столе рядом с моим локтем лежит телефон, и я боковым зрением фиксирую время. Пять минут. Всего пять минут потребовалось Тимуру, чтобы рассказать о своем детстве — в удобной для него манере, с подшучиваниями и иронией. Но полезной и новой информации в его рассказе оказалось мало. Я мысленно подвожу итог — слишком мало свободы, слишком много правил, ответственность за каждый поступок и нежелание Тимура встревать в бизнес-империю Сергеева.
При этом сам он сказал, что ему и не требовалось — Дамир изначально являлся претендентом на кресло гендиректора.
Что-то тут не вяжется…
Многих детей воспитывают подобным образом и далеко не все они сбегают посреди ночи из дома с парой купюр в кармане… Да, следующая история Тимура была именно об этом. Он гораздо охотнее рассказал мне, как почти без вещей отправился «в свое первое путешествие».
— Отец заблокировал мои счета, так что… Я первое время жил у друзей, а потом один из них предложил мне подработку — посмотреть код в приложении. Они знали, что я шарю в компьютерах. Так что теперь я этим и зарабатываю себе на поездки.
Тимур берет в руки нож и вилку, отрезая первый кусочек остывшего стейка.
— Я все еще не понимаю, прости, — стараясь казаться беззаботной, я тоже беру столовые приборы. — Ваш отец был всего лишь «немного строгим», но ты сбежал из дома при первой возможности, а Дамир… Дамир, хотя и работает в компании отца, откровенно его ненавидит. Даже слушать о нем не хочет. — Я накалываю на вилку кусочек огурцы слишком резко. — Но бросает меня в том числе по его указке.
— Вит, это…
— Я просто хочу разобраться, — я неосознанно повышаю голос, оказываясь в центре внимания сразу нескольких столиков. Вздыхаю и опускаю голову. — Я думала, что мы друзья, Тимур. Настоящие.
— Мы друзья, — кивает он.
— Тогда расскажи мне правду.
Я тянусь к его руке и накрываю своей. Жест поддержки слишком быстро становится неуместно интимным, поэтому я сжимаю его запястье один раз, и отстраняю ладонь.
Тимур устало потирает лицо.
— Да, ты права… Права в том, что дело заходило дальше правил и ограничений, которые знают многие дети. Но знаешь, Вит… Я рос в этой семье и я очень долгое время не знал, нормально ли это? Может быть, всех так воспитывают? Может, отец реально хочет сделать из нас людей?
Он тянется к бокалу и делает глоток.
Я слушаю затаив дыхание и не отрывая от него глаз.
— Он деспотичный психопат, окей? Мое беспристрастное мнение, — хмыкает Тимур. — Он наказывал нас за малейшие проступки, которые даже проступками-то и не считались… Не поздоровался с кем-то из его друзей? Наказание. Потратил карманные деньги на сладости? Наказание. Играл в приставку, пока родителей не было дома? Наказание. Потому что каждую свободную минутку мы должны были, по его мнению, уделять обучению, совершенствованию, дисциплине.
Он прерывается, чтобы перевести дыхание.
И я про себя задаюсь вопросом, спрашивал ли кто-нибудь Тима всерьез о детстве? Была ли у него возможность выговориться?
— Я не говорю уже о постоянных наказаниях за плохие оценки, за драки, за то, что послал местного идиота на три буквы, когда он начал меня задирать.
— Боже, Тим…
— Наказание — это отдельная тема. Иногда мы сидели в подвале, в настоящем подвале. Сыром, темном. Иногда отец распоряжался готовить невкусную еду. То, что мы не любим. Если мы недоедали или… Не дай бог, выбрасывали ее, снова наказание. Я не помню, сколько времени проводил в подвале… Иногда, клянусь, мне кажется, что полжизни, не меньше…
— Разве это вообще законно, издеваться над детьми?
— Милая моя, Сергеевы — это священные коровы этого города. Моему отцу лизали задницу и полицейские, и адвокаты, и прокуроры. Да отец сам хвалился своей «особенной методикой воспитания», и все слушали, кивали, соглашались с ним.
Его слова поднимают на поверхность воспоминание — слова Аслана. Он признался Карине, что Алексей однажды сам рассказал ему о воспитании детей.
— А Дамир, как он…
Я не могу подобрать слово. Но Тимур просто взмахивает рукой.
— Дамир тоже не считал это нормальным. Но… Как видишь. Он остался с отцом. Иногда мне кажется, что он что-то сломал в Дамире. Но это романтическое видение ситуации, Виталинка. По правде говоря, Дамир просто решил терпеть. Нашел причины, которые в его голове нивелируют то, что его жизнью руководит психопат.
Его слова почти физически бьют меня, а в сердце рождается такой вихрь эмоций…
Я прикладываю ладонь к груди, ощущая, как быстро бьется сердце. Я испытываю искреннюю жалость к Тимуру, хотя он, вероятно, больше не нуждается в ней. Еще больше мне жаль моего мужа, который в моем воспаленном от эмоций мозгу предстает букашкой, пойманной в сети большого ядовитого паука. И, конечно, я жалею себя — женщину, которая ничего не знала, не понимала, за кого вышла замуж.
— Он обещал мне, Вит. Обещал, что не послушает отца… Он говорил мне это на вашей свадьбе. Я не знаю, почему он постоянно выбирает его, — пожимает плечи Тимур. — Когда-то я… Можно сказать, я был на твоем месте. Я предложил ему сбежать вместе, надеясь, что брат станет моей опорой, а я — его опорой. Я годами мечтал о побеге, и даже на секунду не предполагал, что он выберет отца и останется, а он отказался уехать тогда.
Я услышала достаточно.
Почти все, что хотела услышать.
Из-за слабости в ногах и в голове я не двигаюсь. Тимур допивает вино и молча наливает себе еще. Путешествие в травматичное детство далось ему сложно.
— Вопрос из разряда гипотетических… Но ты должен ответить на него честно, — я смотрю в глаза Тимура. Он едва заметно кивает, давая знать, что понял меня. — Если бы у нас с Дамиром родился ребенок, он бы… Алексей Сергеев бы попытался сделать с ним то же самое, что и с вами? Даже вопреки… Вопреки моему желанию?
Тимур