ней, к сожалению, мало общались, — тяжело вздохнул Валерий. — Даже странно, жили ведь совсем рядом и даже в гости ни разу друг к другу не зашли. Почему так?

У Вероники на глазах навернулись слёзы. Она промокнула их белым кружевным платком и произнесла:

— Не верится, что всё это происходит с нами, наяву. Как будто случилось то, что нарушает все законы природы. То, что не может произойти ни при каких обстоятельствах, но почему-то произошло. Одно радует, дочка с внучкой не приехали к нам на выходные.

Валерий покачал головой.

— Вот уж действительно… Их словно ангел хранитель уберёг. Знаете, Борис, они ведь ещё в пятницу должны были к нам приехать, но дочка позвонила и сообщила, что Машенька — это внучка наша — внезапно заболела. Ничего страшного, всего лишь лёгкая простуда, но от поездки они решили отказаться. И, слава Богу! Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.

— Не самая уместная сейчас пословица, — проворчала Вероника.

Борис подумал об ангелах хранителях. Почему его никакая высшая сила не уберегла? Почему не погнала вчера утром за грибами, не удержала от пьянки с Виталием? Может, не заслужил? Да, грехов у него хватало. В его жизни были и наркотики, и пьяные дебоши, и условный срок, и два кратковременных брака, которые походили на периоды полного безумства. Лишь став музыкантом «Дня Тишины» он остепенился, многое переосмыслил. Ребята из группы — Эдик, Инга — повлияли, хотя сами были далеко не поборники морали. А он повлиял на них. Инга даже песню написала на эту тему: «Мы делаем друг друга лучше. Наши души стонут под гнётом грехов, но мы делаем друг друга чище…» Стал ли он лучше, чище? Видимо, недостаточно для благосклонности ангела хранителя. А вообще, сделал вывод Борис, не существует никаких ангелов хранителей, иначе Капельки с Мариной сейчас здесь не было бы. Простое и логичное умозаключение.

Борис выпил стакан берёзового сока и отправился в дом тёти Иры. Ему нужно было сделать самое важное на сегодняшний день дело.

В сарае отыскал лопату, принялся рыть могилу за домом. Работал остервенело, словно наказывая себя за что-то. Скоро ладони покрылись волдырями, мышцы требовали отдыха, но он продолжал копать, с яростью вонзая лопату в землю. В голове то и дело возникал образ тёти Иры. Вот она стоит у открытого окна, ветерок треплет её волосы, на губах лёгкая улыбка. А вот она смеётся, сидя за накрытым столом. И отец рядом, и мать, и маленькая Зоя. Эти образы сейчас причиняли боль.

Могила была готова.

Борис отправился в дом. Труп тёти Иры завернул в простыню, затем в цветастое покрывало. Внутренний голос зудел, что он всё делает неправильно, что нужно подождать, с кем-нибудь посоветоваться, но Борис с презрением этот голос игнорировал.

Изнемогая от усталости, он осторожно опустил труп в могилу, зашептал лихорадочно:

— Прости, прости, тётя Ира, прости. Прости за то, что был таким уродом. За то, что не приезжал, редко вспоминал… — он запнулся, больше не в силах вымолвить ни слова.

Стиснув зубы, закопал могилу, сделал холмик, подравнял края.

— Крест нужен, — раздался мужской голос.

Борис оглянулся. На дорожке возле дома стоял молодой мужчина в серой толстовке. Тот самый, что вчера Гене в морду заехал. Гена, кажется, Бананом его называл.

— Я сделаю крест, — пообещал Банан. — Прямо сейчас и займусь. У меня и материал есть и инструмент. Тётя Ира хорошей женщиной была. Она как-то мне сильно помогла. Хороший для неё крест сделаю.

— Спасибо, — кивнул Борис. — Но нужно два креста. Мужа Анфисы ещё похоронить нужно.

Банан дёрнул плечами.

— Два так два. Сделаю.

Он развернулся и пошёл по дорожке к калитке, а Борис сел на корточки возле могилы. Ему хотелось сказать какие-то правильные слова, но в голову лезла только какая-то банальная чушь. Лучше уж никаких слов. Она встал, посмотрел на лопнувшие кровоточащие мозоли и подумал, что в ближайшее время ему непросто будет играть на гитаре. От этой мысли из груди начал рваться истеричный смех, но Борис сдержал его, крепко сжав ладони в кулаки и ощутив прилив щиплющей боли.

Глава десятая

Кирилл Марков, которого некоторые называли Бананом, выбрал в сарае подходящие бруски, сложил их на верстак. Он был рад заняться делом, даже таким невесёлым, как создание крестов на могилы. Всё что угодно. Лишь бы от того, что творилось вокруг отвлечься.

Отмерил рулеткой нужную длину, сделал карандашом отметки.

В отличие от Гены, с его скудной фантазией, у Кирилла было несколько версий случившегося: фантастические, вроде научного эксперимента, похищения инопланетянами, испытания нового оружия, массового гипноза. И мистические: колдовство, происки тёмных сил. Какая из версий более логична, Кирилл не мог определиться. Вчера склонялся к фантастическим версиям, ночью к мистическим, а сейчас сделал паузу в домыслах и просто работал.

Он собирался смастерить три креста. Ещё один для Гениной тёщи — тот ведь кричал вчера, что она скончалась. Гена, конечно, мразь конченая, но тёща-то не виновата, что у неё такой зятёк. Будет ей крест на могилку.

Кирилл сделал отметки на всех брусках, взял ножовку и принялся пилить. Ему нравилось, как пахнут опилки. Этот запах ассоциировался у него с победой. Однажды он одержал колоссальную победу, избавившись от пристрастия к наркотикам, и столярное ремесло сыграло в этом не последнюю роль.

На наркоту его подсадила сероглазая Эльза, девушка, в которую он влюбился до умопомрачения. Она была странной, не от мира сего, некоторые говорили, что по ней психушка плачет, но Кирилл считал её просто идеальной. Ему нравилось, что Эльза на всё смотрит с каким-то удивлением, будто видела это впервые, как ребёнок только-только начинающий сознавать и познавать мир. Нравилось, что ей было абсолютно плевать, что про неё говорят люди. Она носила яркие футболки, красила волосы в вызывающе фиолетовый цвет и гордилась своими татуировками на предплечьях — причудливый коллаж из копий наскальной живописи пещерных людей и маленькая, но необычайно реалистичная оса.

Кирилл сошёлся с ней как-то очень легко, и со временем ему стало казаться, что они были знакомы всю жизнь. Она могла часами рассказывать ему о хоббитах, гномах, эльфах и прочих волшебных существах. А он слушал её завороженно, ловил каждое слово. Кирилл не верил в волшебных существ, как верила в них Эльза, но спорить и переубеждать любимую даже и не думал. Он обожал её голос — иногда восхищённый, словно она, полностью погрузившись в мир своих фантазий, созерцала нечто удивительное, а иногда яростный, будто вела бой