За чтением записей и таблиц прошло несколько часов. Судя по почерку, над книгой работала только одна рука, и, надо полагать, принадлежала она Николасу Уолкоту. Стало быть, о расхищении средств речь не идет.

Он отложил том и взял учетную книгу таможенных расходов. А вот над ней потрудилось уже несколько человек, причем на протяжении последних двух лет. Записи были полны мельчайших подробностей отгрузки и вывоза товаров за море; мешки необработанной шерсти, рулоны тканей, названия судов, идущих в главный сырьевой порт Франции. К примеру, ранней весной 1382 года в порт Кале вышел «Скворец» с 1152 мешками шерсти на борту, а королевская вывозная пошлина составила восемьдесят фунтов. В Кале отправился также и «Святой Георгий», и пошлину заплатили с двухсот рулонов крашеного холста. И так далее и тому подобное, месяц за месяцем, строка за строкой…

Однако год назад что-то случилось. Криспин прочел запись о семидесяти фунтах пошлины за 1008 мешков шерсти, отгруженных из таможенного порта Сэндвич с пунктом назначения в Кале. Пролистал назад и нашел сведения о предыдущих партиях товара. Практически всякий раз речь шла о пошлине в восемьдесят фунтов за 1152 мешка, или восемь гроссов.[15]Одно и то же количество — страница за страницей.

Криспин призадумался. Объем партии уменьшился. Теперь вместо 1152 мешков во Францию отправляли по 1008. С чего это вдруг суда стали брать на 144 мешка меньше? Вряд ли из-за нехватки места на борту. Сказать с уверенностью было трудно, однако возникало впечатление, что записи про 1008 мешков делал один и тот же человек. Криспин сравнил почерк с книгами собственно Уолкота. Не сходится. Выходит, отнюдь не Уолкот записывал таможенные сведения, и, наверное, не он собирал деньги за пошлину. Тогда кто? Под колонками стояли лишь инициалы: «Б.В.». Кто он, этот «БВ»? Как правило, за такие вопросы отвечал один из членов гильдии, стало быть, Б.В. должен принадлежать к гильдии торговцев шерстью. Или к ткачам. Или к торговцам тканями…

— Кое-кто снимает себе сливки… — пробормотал Криспин.

Он не сомневался, что поставщики всякий раз привозили по восемь гроссов шерсти и выплачивали за них законные восемьдесят фунтов пошлины, однако кто-то на этом неплохо зарабатывал, принимая от них деньги, утаивая десять фунтов и регистрируя доставку только семи гроссов. Но кто?

Криспин поиграл пальцами на твердом кожаном корешке. Он был готов побиться об заклад, что где-то имеется второй набор учетных книг, на сей раз с точными сведениями — партии из восьми гроссов мешков по восемьдесят фунтов пошлины — в полном согласии с более ранними записями. Не исключено, что Уолкот прищучил мошенника. Увы, этот секрет он забрал с собой в могилу…

Солнце уже начинало робко светить в окно, и колокола собора Святого Павла пробили терцию,[16]когда в дверь постучали. Криспин обернулся. Это мог быть кто угодно: новый заказчик или старый враг. Он на цыпочках прокрался к двери.

— Кто там?

— Это я, Джон Гуд!

Криспин снял засов, открыл дверь.

— Мастер Гуд, как вы меня отыскали?

Гуд пожал плечами.

— Да ведь все знают, где живет Следопыт.

— Понятно… И что случилось?

Когда мужчина стянул капюшон с головы, то не удержался от восклицания:

— Боже милосердный! Что с вами произошло?!

Криспин расправил плечи.

— Обычное дело: повстречался с милордом шерифом.

— Простите, что вмешиваюсь, но при следующей встрече вам, пожалуй, следует пригнуться.

— Дельный совет. Итак, вы пришли для…

— Я просто подумал, что следует вам рассказать про подозрительного мужчину, который прошлой ночью отирался возле особняка Уолкотов, прямо у самой стены. Хотя ничего не сделал. Стоял и смотрел на дом. Привратник в конце концов его прогнал, но через час он вернулся снова.

— Можете его описать?

— Да нет, слишком темно было. Ну… ростом где-то с вас, весь закутанный в темный плащ. Вот я и подумал, надо бы вам рассказать…

Криспин отошел к очагу, уставился на огонь.

— Спасибо, Джон. Выходит, мои опасения не были напрасны…

— А кто это, мастер Криспин? Он угрожает моей госпоже?

— Да. Прошу вас продолжать наблюдение и ставить меня в известность, как сейчас. Вы хорошо относитесь к своим новым хозяевам, Джон, и это вам зачтется.

— Рад слышать. Если вы замолвите за меня доброе словечко, такое никак не повредит. А то, боюсь, невзлюбил меня этот Бектон. Да и взгляд у него волчий.

— Согласен.

Гуд встал рядом и тоже уставился на очаг. Криспин повернул к нему голову:

— Прошу прощения, запамятовал о правилах гостеприимства. Может быть, вина? Хотите что-нибудь перекусить?

— О нет, мастер Криспин. Спасибо. Я просто… подумал… — Он окинул взглядом скудно обставленную каморку. — Надо же, такой человек, как вы, и живет на Шамблз, выполняет случайную работу для толстосумов… Неправильно как-то получается.

— Я сам выбрал свой путь, мастер Гуд. И теперь должен следовать ему вплоть до Судного дня. Бог да смилуется, и мне вынесут приговор помягче.

— Аминь, — неуверенно пробормотал Гуд, поскольку совершенно не понимал, что Криспин имеет в виду. — Что ж… Надо поспешать, пока в доме не хватились. Храни вас Господь, сэр.

— И вас тоже.

Гуд открыл дверь — и столкнулся на пороге с вернувшимся Джеком. Оба вытаращились друг на друга, причем мальчишка отказывался уступать дорогу. Наконец Гуд сделал первый шаг, протиснулся мимо Джека и громко сбежал по лестнице под ворчливые проклятия.

Паренек, стоя на площадке, смотрел вслед мужчине, пока его шаги не затихли. Лишь после этого он повернулся к Криспину, на сей раз выражение его лица смягчилось. Под мышкой Джек держал краюху хлеба, в одной руке — колбасная гроздь, а во второй — была небольшая головка сыра, да еще с винным мехом в придачу. Из поясного мешочка высовывался краешек мясного пирога.

— Не нравится мне этот малый. Скользкий он какой-то…

— Он умелый соглядатай. И пока что мне приходится ему верить. — Криспин сдвинул подсвечник и книги, освобождая место под доставленные припасы. — Итак? Тебя не были всю ночь. Что удалось выяснить?

Джек осторожно выложил еду на стол и с улыбкой посмотрел на Криспина.

— Ваш глаз выглядит получше. Что-нибудь уже видно?

— К черту глаз! Ну, ты нашел его?

— Нашел. Он до сих пор там, по крайней мере вещи на месте. А с трактирщиком я разговаривать не стал, как вы и советовали.

Джек взял в руку длинную железную вилку, надел на каждый зубец по колбаске и закрепил над огнем. Затем извлек свой нож и, взрезав сырную корку, отхватил несколько увесистых кусков. Криспин перехватил его запястье и повысил голос, едва не упираясь носом в нос: