- Может, аборт сделаем.

Маша же была готова к такому повороту событий.

- Не хочешь, тогда я сама выращу моего ребенка, - сказала она и начала одеваться.

У Дениса не было ничего, безработный студент второго курса, но совесть не позволила ему оставить девушку одну. Отношения с друзьями отходят далеко на задний план, он начинает совмещать учебу с работой на кафедре, месяцами работает без выходных за убогую государственную зарплату и ютится с невестой в тесной комнатке в квартире своих родителей. Ответственность, возложенная на него судьбой, есть ни что иное, как испытание, проверка, тест на человечность, от результатов которого зависит будущее. Не прошло и трех лет, как трудности аккумулировались в успех. 2000 долларов, любящая жена, любимая дочка, квартира в центре Москвы, интересная желанная работа. Денис, создавая зло виртуального мира, создает добро для тех, кто и здесь собирается остаться человеком, однако, очень часто, чем больше получаешь от жизни, тем сильнее испытываешь муки неудовлетворенности по поводу еще больших желаний. Испытание – это всегда два в одном. Зло обладает возможностью стать добром, зависит это от настройки фильтра людских сердец. Так война с убийствами, голодом, холодом и кровищей перетекает в мир, полный мудрых честных смелых людей, видевших смерть в лицо и знающих суть жизни. Мясорубка истории через ножи совести. Потопы, варвары, инквизиция, ростовщики, гитлер, терроризм. Экстремальная ситуация – это рентгеновский луч, высвечивающий людское нутро. Мусорщик собирает грязь и создает чистоту. Терроризм – это грязь, гной, болезнь, и, как любая другая болезнь, она приходит не столько в наказание, сколько во имя спасения. Все правители, все политики, корпоратисты, террористы – самозванцы, ибо власть лежит не в их руках, они – это только лишь иллюзия. Мирские законы исправляют поведение страхом, но не переменяют сердечного расположения. Взрывы – это провокация души. Либо страх и ненависть, либо, вопреки всему, человечность. Не имеет значение то, кто организовывает теракты и кто их заказывает, имеет значение то, что они рождают в наших сердцах. Спокойствие и мир там, где люди доверяют свою жизнь человеколюбивому Богу и не боятся смерти, ибо то, что следует после смерти, много главнее нескольких десятков лет мирской суеты. Там не будет иметь никакого значения, Мерседес у тебя был или раздолбанное кресло-каталка. Любовь во имя Бога к ближнему своему больше, чем к самому себе, даст вечное блаженство душам тех, кто не гнался за материальным фарсом. Там беспрерывно будет лучше, чем моменты внутреннего и естественного счастья, столь редко переполнявшие нас здесь.

Тогда был день рождения Кирпича. Вино-водочный отрыв. Квартирная попойка.

- Ты меня уважаешь?

- А ты меня?

Кирпич и отличился. Он закрылся в туалете и никому не отвечал, все столпились вокруг уборной, мама именинника, которая уже два часа пыталась всех выпереть с хаты, аккуратно поддевает ножом защелку, дверь медленно открывается, шобла засовывает туда свои бошки, вглядывается и с визгами и смехом рассыпается по квартире. Кирпич спокойно спит на унитазе, штаны спущены, болт стоит на все сто. А перед ним стоит мама. Кое-как мы уложили его на подстилку прямо в коридоре, вывалились на улицу и продолжили пить на лавочке. Нравятся мне дни рождения, где можно встретить старых друзей и новых знакомых. Юля. 17 лет. Симпатичная, озорная, простая, ребенок. Поклонница группы «Тату». На празднике она была в белой рубашечке, короткой клетчатой юбочке и галстуке. Напилась. Напился и я. До такого состояния одурения, при котором неотвратимо тянет спать, и все мои виды на ее подружку приходится оставить. Проснулся дома в 12. Звонок в дверь. Зрачка нет. Открываю. Двое в милицейской форме. Их редкие визиты никогда не оставляют меня равнодушным, внутри я знакомо почувствовал опасность.

- Тимофей Ф.?

- Да.

- Мы к вам по поводу вашей вчерашней вечеринки и того, чем она закончилась.

- А чем она закончилась?

Я сразу вспоминаю, как угнал у соседей Кирпича детский велосипед, гонял на нем по всему Району, а потом где-то его выбросил. Теперь мусора это вычислили, зачем им это надо, сколько будет необходимо денег, у меня ведь сейчас их нет.

- Давайте, мы пройдем в квартиру.

- Да, - стараюсь источать интеллигентность, - конечно, проходите.

Думаю, судить меня за велосипед не будут. Но лучше этот вопрос решить как-нибудь без посредничества государственных органов. Наверное, придется указать им место, где я его захоронил.

- Так чем же она закончилась, - прикидываюсь дурачком.

- Юля Д. выбросилась из окна девятого этажа…

Холодный тон чиновников. Я не сразу понимаю, о чем речь. Они повторяют.

- Юля Д. выбросилась из окна девятого этажа…

- Как?…

Какая бессмысленность. Нелепость. Вчера она сидела рядом со мной за столом, я подливал ей вина, мы шутили, танцевали, вышли на лавочку, Юлька улыбалась, смеялась, а потом поднялась с улицы в подъезд и решила, что дальше жить ей не надо. Что за дьявол в наших душах.

- Вот это мы и хотим у вас узнать.

В словах звучат интонации следователя. Чувствую себя обвиняемым. Самоубийство подруги отходит на второй план. Они ищут виновного.

- Ничего не знаю. Я рано ушел домой спать.

- Не заметили ли вы чего-нибудь необычного в ее поведении?

- Нет.

- Она сильно была пьяна?

- Нет. Как все.

Нелепость какая-то. Состояние шока не ушло вместе с милицией. Я был там. Возле меня был человек, который в своей голове муссировал мысль о суициде. Ей чего-то не хватало в этой жизни. Мы ей были безразличны. Самоубийство – это безразличие к людям. Высшая форма нарциссизма. Этот шаг был пощечиной тем, кто окружал Юльку. Нас она убила, а не себя. Нас! Нас с Юриком случай столкнул в электричке несколько позже того трагичного вечера. Он был молод, глуп и совершенно не интересен. Разговаривать с ним никогда не хотелось, но ради приличия приходилось перебрасываться парой пустых фраз.

- Привет. Как дела?

- Нормально.

- А у тебя сигаретки не будет? Я вот курить начал.

- Неа, нет. А нафиг начал?

- Да… из-за девушки.

- А че с ней.

- Мы раньше в классе одном учились. Она мне очень нравилась. А пол-года назад она на каком-то дне рождения выбросилась из окна…

Мы помолчали. Временами я стал понимать Юльку. Отчаяние. Отчаяние от пустоты – это когда неожиданно проникаешься тем, что ты – один, и одному придется быть всегда. До конца. День за днем. Ночь за ночью. Никем так и не понят, никому так и не нужен. Кто-то понимал, но только далеко не полностью, кому-то был нужен, но далеко не всегда. Когда очень хотелось быть понятым – не понимали. Когда очень хотелось быть нужным – не нуждались. Не оценен по достоинству. Трагедия. Миллионы трагедий. Прошло несколько лет, Юрка опять полюбил. Он встречал ее из школы и провожал домой. Она была еще совсем ребенок. Девчонка. Чистая. Простая. Озорная. Искренняя. Мать ее барыжничила шмотьем из Польши. Капитал рос быстро, и людоедом поглощал все вокруг. В Польше мать набирала фотки местных панов барыг, привозила домой и сватала их дочке. По-родительски. Агрессивно и настойчиво. Уверяла, что это очень выгодно. Что это счастье. Дочка убегала к нему. Плакала. Открывалась.