содержимое на предмет «сюрпризов». Он скорее почувствовал, чем увидел, что иерофант легонько улыбнулся, так что манипуляции Плойгоса явно не остались незамеченными. Но говорить ничего не стал.

Маг воды сделал первый глоток и почти тут же почувствовал, как истощенный источник начинает гореть более ровно, стараясь по крупицам восполнить потраченные запасы. Прихлебывая напиток, Вирис недоумевал, отчего союзник не интересуется причинами его столь плачевного внешнего вида и успехами кампании в Лабиринте, но решил на время поддержать эти правила игры.

— Раньше я не замечал за тобой тяги к необычным предметам гардероба, кириос.

Вирис выразительно посмотрел на облаченные в перчатки руки иерофанта. Глаза привыкли в темноте и маг заметил, что его собеседник сидит, прикрыв глаза, словно медитируя.

— Последствия одного магического эксперимента.

— Интересно. Ты решил заняться магическими изысканиями? Неужели руки обезображены настолько, что могут повергнуть в шок случайных свидетелей?

— Напротив, с руками все в порядке. И даже больше скажу — ты явно удивишься, увидев их вживую.

Неожиданно Вириса пронзил укол… Нет, не страха, но все возрастающего беспокойства. Отчего-то он сразу понял, что удивление будет не из приятных.

— Почему ты не спрашиваешь, как все прошло?

Джамал так и не открыл глаз:

— Зачем? Я знаю, что ты потерпел поражение. Та горстка моих людей, которой удалось вырваться из Лабиринта, вряд ли сможет добраться до лагеря.

— Почему?

— Этот остров неприветлив к чужакам.

Вирис устало протер глаза, в которых, несмотря на медленно восстанавливающиеся силы, начало разгораться жжение усталости.

— Ну раз ты в курсе, то предлагаю обсудить наши дальнейшие действия.

Помедлив, маг воды добавил:

— И еще, ты не мог бы открыть глаза? А то я время от времени думаю, что разговариваю со спящим.

— Как тебе будет угодно.

Джамал резко поднял веки и полумрак разорвали два магических бурана, в глубине которых проскальзывали грозовые разряды. Одновременно с этим Джамал перестал сдерживать свою ауру и Вирис потрясенно втянул воздух, чувствуя, как волосы на затылке встают дыбом. Даже в присутствии отца… Да что там — в присутствии Прометея он не испытывал подобного давления! Захотелось расстегнуть воротник или вообще уйти куда подальше.

— Что же с тобой произошло?!

— О, ничего особенного. Просто теперь я могу не пресмыкаться перед кем бы то ни было и действовать так, как мне заблагорассудится.

— Но откуда такая мощь??

— Это дар истинных повелителей иных планов. У меня с ними сложилось выгодное сотрудничество.

— И что же они запросили за свою помощь?

— Малость. Уничтожить Олимп.

Вирису показалось, что он ослышался — столь шокирующей была эта информация.

— Не делай этого, кириос! Отступись. Откажись от этого договора!

Серые вихри в глазах Джамала сощурились:

— Зачем мне это делать? Ради твоей прихоти лишиться могущества?

Вирис хотел взять союзника за плечи, но в последний момент передумал и начал говорить, от избытка чувств активно жестикулируя:

— Это не моя прихоть! То, что ты собираешься сделать — чистое безумие! В недрах Олимпа заточены те, о ком лучше даже не вспоминать. Если они вырвутся на свободу — привычный нам с тобой мир окажется разрушен!

— Привычный мир уже разрушается. И я не хочу, чтобы меня погребло под камнепадом. С гораздо большим удовольствием я буду стоять у истоков этих изменений.

Вирис неверяще покачал головой, не в силах понять, как его собеседник не понимает очевидного.

— Очень надеюсь, что ты образумишься и поймешь, что тебя просто используют. В любом случае, я не собираюсь в этом участвовать.

Маг воды шагнул в сторону выхода, но не успел сделать и пары шагов. Джамал лениво шевельнул кистью и появившиеся из воздуха электрические цепи обхватили его запястья, резко раздались в стороны, обездвижив Вириса. Маг воды с ужасом понял, что его источник оказался заморожен. Он поднял взгляд и увидел, как Джамал неторопливо выходит у него из за спины, с интересом наблюдая за обездвиженным Плойгосом.

— Что ты делаешь, Джамал? Освободи меня немедленно!

Но Фтеротос его словно не услышал, с любопытством смотря на тщетные потуги освободиться:

— Знаешь, в одном я с тобой соглашусь. Ты действительно не будешь участвовать в разрушении Олимпа.

Джамал снял перчатки. Плойгос пораженно уставился на состоящие, казалось, из чистой магии Воды руки Фтеротоса.

— Да кто же ты такой?!

— Сейчас это должно интересовать тебя меньше всего.

Руки мага неожиданно стали удлиняться. Пальцы слились, разом став похожими на отвратительные щупальца, а затем, резко устремившись к груди Вириса, врезались тому в грудь. Маг воды почувствовал, как его источника касается что-то инородное, жутко холодное и могучее. А затем пришла боль. Он попытался закричать, но смог лишь беззвучно открыть рот, чувствуя, как Джамал выкачивает из него саму суть магического источника, а вместе с ней и жизненные силы…

Спустя несколько секунд к ногам Фтеротоса упало высохшее посиневшее тело.

Джамал невозмутимо натянул перчатки, перешагнул через труп и вышел на солнечный свет. Не обращая внимания на побледневших стражников, приказал одному из них:

— Доведи до командиров. Пусть готовятся. Завтра мы выступаем.

* * *

Прометей чувствовал, как по его вискам катятся крупные капли пота, ничего общего не имеющие с усталостью. Для титана не составило особого труда преодолеть примерно девять тысяч ступеней, выдолбленных прямо в стенках колоссального широкого колодца, ведущего в недра Олимпа. Сама гора чувствовала кровь титана и незримым прессом давила сверху, стремясь не выпустить носителя синей крови наружу, ибо в этом было ее тайное предназначение. Впрочем, Прометей знал — тому, кто находится в эпицентре давления, приходится гораздо хуже. Именно для этого он сюда и пришел.

За несколько тысяч лет преддверие Тартара ничуть не изменилось. Если лестница, ведущая вглубь бездны, была грубой, с неровными ступенями, то здесь, возле врат, все менялось.

Огромная пещера правильной квадратной формы, чьи своды подпирают исполинские, но вместе с тем изящные колонны с резными капителями. Стены пещеры инкрустированы тысячами драгоценных камней, изображающих самые значимые и трагические вехи гигантомахии. Положа руку на сердце, Прометей мог признать, что никогда не видел ничего более красивого, и вместе с тем тревожного. Даже дворцы на поверхности Олимпа проигрывали этой пещере в величии.

И, как венец творения, в дальней стене располагались золотые ворота. Монументальные, высотой в два десятка метров, с барельефами, изображающими троицу верховных богов — Зевса, Посейдона и Аида.

— Приветствую тебя, Бриарей! — Прометей поприветствовал шагнувшего к нему гекатонхейра.

Внешний вид Бриарея мог повергнуть в шок кого угодно. Огромный, в три человеческих роста. С крепкими, похожими на колонны ногами и широченным бочкообразным торсом, из которого, помимо двух могучих основных рук, торчало еще девяносто восемь маленьких