Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она в отчаянии воззрилась на голые стены. Не может быть, чтобы Люк проводил все свое свободное время в таких аскетических условиях. Что бы там ни говорили о его воздержанности и умеренности, он не производил впечатления человека, отказывающего себе во всем. Должна быть какая-то тайная жизнь или секретная комната, как у Синей Бороды. Быть может, полная трупов женщин, посягнувших на его благополучие.
Теперь она сходила с ума, и в этом был виноват Кальвин. Он опять подталкивает ее к чему-то. Но к чему и зачем? Распалять ее недоверие к Люку Барделу бессмысленно, оно и без того зашкаливает. К тому же Бобби Рей уже постарался, подлил масла в огонь.
Ей надоело ждать в пустой комнате. Ждать, когда он удостоит ее своим присутствием, дабы предложить очередную порцию лжи. Надоело ходить по начертанному другими кругу. Бобби Рей Шатни где-то неподалеку — никто из последователей, похоже, не покидает территорию центра, — и он сказал, что знаком с Люком много лет. Странно, ведь других детей тут нет. Конечно, Бобби Рей не ребенок, но сюда наверняка попал еще мальчишкой.
Это имя и эти глаза как будто были знакомы ей, хотя она и не представляла, где могла видеть его раньше. Если он так давно с Народом Люка…
Но что это за жизнь для юноши? Что это за жизнь для всех остальных?
Возможно, удастся заставить его вспомнить что-нибудь конкретное. Что-нибудь, что поможет ей решить, был ли он просто одной из пешек Стеллы или со смертью матери все действительно не так просто.
Рэчел протянула руку к двери, но та вдруг открылась, и она тихонько вскрикнула от испуга, когда Люк вошел в комнату.
Было бы легче, если он не был таким чертовски высоким и не нависал так угрожающе над ней. До нее не сразу дошло, что у него мокрые волосы.
Влажное лицо блестело, расстегнутая туника свободно болталась на плечах. Рэчел оцепенела, ожидая, что он вот-вот дотронется до нее. Но Люк всего лишь прошел мимо нее в комнату, словно точно знал, что она пойдет за ним, и направился к камину, который растопили, чтобы разогнать ночную прохладу Нью-Мехико.
Дверь он закрыл, но было нетрудно открыть ее и убежать. И, видит бог, она хотела. Как бы ни претила ей эта мысль, Рэчел чувствовала себя необъяснимо беззащитной, и у нее хватало ума не искать встречи с врагом, когда броня дала трещину.
— Убегаете? — проворчал он, глядя в огонь. Длинные волосы мокрыми волнами рассыпались по спине.
Страх — это одно. Гордость — совсем другое.
— Нет, — сказала Рэчел и вернулась в комнату, держась, однако, на расстоянии.
— Вот и хорошо. — Люк присел на корточки перед камином. — Я запер дверь.
Только успокоилась — и вот, новый сюрприз.
— Зачем?
— Чтобы никто нас не прервал.
Она нервно сглотнула. Хорошо еще, что в полумраке не видно, как кровь внезапно бросилась ей в лицо.
— Вы же вроде бы сказали, что в Санта-Долорес двери не запираются?
Люк ухмыльнулся. С образом мессии такая ухмылка явно не вязалась.
— За исключением моих. Ну так как, Кальвин выболтал все мои страшные тайны?
— Нет.
Он уселся перед камином, скрестив ноги.
— Неужели? Разве вы не спрашивали? Он мог бы рассказать, как мы познакомились в тюрьме. Или о моем детстве.
— Мне нет дела до вашего детства.
— Вот как? И вы не хотите услышать про бедного, несчастного мальчика без матери, который рос со своим стариком, колотившим его каждый раз, когда наберется? Да только на самом деле он не был моим стариком, в том-то все и дело. — Люк выжидательно посмотрел на нее.
— Что-то незаметно, что вас это особенно травмирует, — сказала она.
— Некоторые из нас оставляют в прошлом свое несчастливое детство, — пробормотал он с явным намеком.
— Хотите сказать, у меня было несчастливое детство? — Рэчел понимала, что он заманивает ее, но ничего не могла с собой поделать. Отблески огня у него на коже танцевали, словно таинственные языческие символы, притягивали, манили — вопреки опасности.
— Думаю, что да, — отозвался он. — По крайней мере вы убеждены в этом, какой бы во всех отношениях защищенной и обеспеченной ни была ваша жизнь. Вы чувствуете себя обманутой, негодуете, что жизнь дала вам несколько крепких пинков, и хотите заставить меня заплатить за это. — Его загадочная улыбка отнюдь не добавила ей уверенности. — Вы подойдете и сядете или попробуете сломать дверь?
Выбирать не приходилось. Она опустилась на колени рядом с камином и как можно дальше от Люка.
— А если я позову на помощь?
— Кто-нибудь прибежит. Хотя я не понимаю, с чего бы вам звать на помощь. Я вас здесь не держу. Вы приехали в Санта-Долорес по собственной воле. Вы здесь, со мной, потому что сами так хотели. Желаете уйти — только скажите, и я открою дверь.
— Я останусь, — осторожно вымолвила она. — Если пообещаете не дотрагиваться до меня.
— Почему вы так этого боитесь?
— Я не боюсь, — смело соврала она.
— Не боитесь? Тогда, стало быть, вы боитесь меня.
— Нет.
— Нет? — Мягкий, музыкальный голос — оружие страшной силы. — Тогда идите сюда.
Только теперь Рэчел вдруг поняла, насколько он близко — ей были видны капельки на его ресницах. Длинных, черных, почти скрывающих глаза ресницах.
— Нет, — повторила она.
— Вы не ответили на вопрос, — настойчиво попросил он. — Почему вы боитесь, когда до вас дотрагиваются?
— Я не боюсь. Просто мне это не нравится.
— Не нравятся прикосновения вообще? Или только мои?
— Не льстите себе, — с горьким смешком отозвалась Рэчел. — Я вообще не люблю, когда до меня дотрагиваются, хватают руками, пытаются заставить что-то делать под предлогом заботы обо мне… — Она осеклась, поняв, что выдала уже слишком много. И перешла в наступление. — А почему вы не хотите, чтобы до вас дотрагивались?
Он даже не вздрогнул.
— С чего вы это взяли?
— Кэтрин сказала, что прикасаться к вам не дозволяется никому. Ваш обет целомудрия распространяется не только на секс, вы сторонитесь любой человеческой близости. Никаких объятий, никаких прикосновений, ни даже рукопожатий.
— Ни ласк, ни поцелуев, — добавил он голосом тихим и порочно-соблазнительным. — Таков мой выбор.
— Почему?
Тронувшая губы кривая усмешка отнюдь не добавила ему привлекательности.
— Потому что я люблю власть. Чем недоступнее я держусь, тем сильнее люди жаждут получить желаемое. Тем охотнее готовы следовать за мной, жертвовать всем ради меня. Поскольку я неприкасаемый, все хотят прикоснуться ко мне. Это сводит их с ума.
Рэчел потрясенно уставилась на него.