только не суд. Запомни мои слова, Томас. Хорошо подумай над ними. Человека могут отправить в тюрьму просто так, из самодурства. Потому что он не понравился судье.

При других обстоятельствах Том спросил бы у него, что он ему посоветует и неужели никто не способен определить, что является правдой, а что ложью, кроме заинтересованных сторон, которым именно в силу их заинтересованности нельзя доверять и принимать во внимание их свидетельства. Вот в чем заключается настоящий парадокс: единственный, кто точно знает, что произошло на самом деле, то есть обвиняемый, заслуживает наименьшего доверия, поскольку может врать и выдумывать небылицы. А еще он хотел бы спросить профессора, верит ли он, что Том не убивал Дженет Джеффрис, что не он задушил ее. Судя по его словам и по желанию помочь, верит, но Тому хотелось услышать это от самого профессора, чтобы немного успокоиться. Однако спросить он ничего не успел, так как Уилер сразу же повесил трубку – не пожелав ему удачи и не попрощавшись.

Томас Невинсон пришел в книжный магазин в четверть одиннадцатого, поднялся на третий этаж и приготовился ждать. Народу было мало, большинство студентов и донов отправились на занятия. Том нашел отдел поэзии и увидел, что на полках стоит много разных сборников Элиота, но решил дождаться половины одиннадцатого и только потом выбрать книгу. Он прошелся по просторному помещению, полюбопытствовал, что есть в других отделах, потом огляделся. Том понятия не имел ни как выглядит мистер Тупра, ни какого он возраста. В историческом отделе он увидел толстого мужчину, который снимал с полки книгу за книгой, отводил корешок подальше от глаз, словно страдал дальнозоркостью, потом снова ставил на место, так ни одной и не открыв, и проделывал все это невероятно быстро, как будто хотел проверить порядок расстановки – то ли хронологический, то ли алфавитный по фамилии автора. Том заметил преподавательницу из Сомервиля, которую знал в лицо, как знал ее и весь город; она отличалась пышными формами и была очень привлекательна даже в свои сорок лет: большой чувственный рот разжигал воображение, как и броская фигура, какие теперь редко встретишь среди ее коллег-женщин. Она сводила с ума коллег-мужчин, в силу обстоятельств не составлявших очевидного большинства в Сомервиле[11]; сейчас дама разглядывала книги по ботанике, бывшей, видимо, ее специальностью. Затем Томас увидел тощего юнца с огромным носом в потертом и слишком длинном плаще, они сталкивались и в других букинистических магазинах – “Торнтоне”, “Тайтлз”, “Сандерсе”, “Свифте” и “Уотерфилде”, где работала Дженет. Юноша рылся на немногочисленных полках с фантастикой или книгами о сверхъестественных явлениях, так как увлекался именно такой литературой, а еще он явно обожал свою собаку, которая неизменно сопровождала его, – воспитанную, молчаливую и добродушную. Заметил Том и молодого человека лет двадцати с небольшим, который появился ровно в десять тридцать; на нем был костюм в полоску с двубортным пиджаком, красный шелковый галстук и светло-голубая рубашка с белым воротничком, а новенький плащ он перекинул через руку. Этот посетитель был похож на сотрудника посольства или министерства, занимающего мелкую должность и недавно получившего повышение, поэтому он хотел выглядеть элегантно, но получилось скорее безвкусно – в первую очередь из-за слишком очевидного стремления во что бы то ни стало выглядеть элегантно, хотя привычки носить такого рода одежду у него, естественно, не было, и ему явно не хватало раскованности; короче, всему этому он пока не успел научиться, на что наверняка понадобится еще несколько лет. Полоска была недостаточно тонкой и выглядела кричаще, как такие вещи воспринимаются только в Англии, а кричала она, и достаточно громко кричала, о том, что молодому человеку очень не терпится поскорее подняться вверх по социальной лестнице. На взгляд Томаса, вряд ли кто-то из присутствующих сейчас в отделе пришел сюда по просьбе Уилера: о преподавательнице из Сомервиля и юнце с собакой речь точно идти не могла, толстый был слишком толстым и рассеянным, а молодой в костюме в полоску – слишком молодым и карикатурным, чтобы сойти за многоопытного человека с большими возможностями.

По прошествии еще пары минут Том вернулся в отдел поэзии, взял книжечку под названием “Литтл Гиддинг” и принялся ее листать, выхватывая взглядом то одну строку, то другую и не вникая в их смысл:

И то, о чем мертвые не говорили при жизни,Теперь они вам откроют, ибо они мертвы,Откроют огненным языком превыше речи живых[12], —

прочитал он и тотчас перескочил на другие строки:

Пепел на рукаве старика —Пепел розового лепестка.……………………………………Пыль, оседающая в груди,Твердит, что все позади…

Том перевернул еще пару страниц:

Вчерашний смысл вчера утратил смысл,А завтрашний – откроет новый голос.

Он осторожно огляделся по сторонам, никто к нему пока не подходил, зато появились два новых покупателя, однако он не оторвал глаза от книги, чтобы рассмотреть их получше.

Затем бессильное негодованьеПри виде человеческих пороковИ безнадежная ненужность смеха.

Нет, никого. Но время еще есть.

… безразличие,Растущее между ними, как между разными жизнями,Бесплодное между живой и мертвой крапивой,Похожее на живых, как смерть на жизнь.

Тут он оторвался от Элиота и задумался: “Смерть похожа на жизнь? Да, мертвая Дженет, наверное, похожа на живую Дженет, и, наверное, ее еще можно узнать, но сколько часов это продлится? Время продолжает свою работу над трупами и все быстрее и быстрее меняет облик умерших, и они ничего тебе не рассказывают, а ведь позавчера вечером Дженет рассказала мне то, что сегодня может меня спасти. Интересно, кто ее опознал? Ведь меня они для этого не вызывали”.

В другом месте говорилось:

Что мы считаем началом, часто – конец…

Том не захотел читать дальше, он счел мысль слишком примитивной, не подумав, что вряд ли она казалась такой в 1942 году, когда стихотворение было напечатано, то есть в разгар войны.

И каждое действие – шаг к преграде, к огню,К пасти моря, к нечетким буквам на камне:Вот откуда мы начинаем.

Он опять прервал чтение, шлифуя смысл за счет своего двуязычия: нет, block, скорее, должно там означать то, что по-испански называется “колода”, то есть отрезок толстого бревна, на который приговоренные к смерти покорно кладут голову, чтобы палач ее отрубил, – “плаха”; кажется, именно это имелось в виду – плаха, огонь, пасть моря, всегда затягивающая в бездну, – вот это и ждет его самого, если только мистер Тупра не появится и не вытащит его из трясины. “Это не сулит тебе ничего хорошего, – предупредил его мистер Саутворт, – теперь в опасности находишься ты сам”. Но мрачные предсказания этого длинного стихотворения, которое теперь с трудом удавалось расшифровать, на том не заканчивались, осколки были рассыпаны повсюду:

Мы умираем