Было воскресное утро, в холле досугового центра резвилась малышня. Дети пришли на день рождения – нарядные, ожидающие лакомств и чудес. Отец именинника, легко узнаваемый по отчаянию в глазах, тщился их приструнить. Запах кофе смешивался с запахом хлорки. Над бассейном, на антресолях, помещалась стильная кафешка. Все продумано: родители, прикидываясь, что отслеживают своих отпрысков, обучающихся плаванию, могут читать газеты и употреблять пенные кофейные шедевры с непроизносимыми названиями и неприличной ценой. Джесс безжалостно подавила искушение и направилась к выходу.

У дверей стоял автомат для продажи напитков. Джесс резко затормозила. Картонные стаканчики, химическое сухое молоко, горечь растворимого кофе… Зато кофе будет горячий, а у Джесс в горле першит. И прежде чем рассудок сказал твердое «даже не думай», рука скормила автомату несколько монеток.

Едва последний пенни провалился в щель, автоматические двери разъехались, впустили порыв зимнего воздуха – и мужчину. Держа палец на «кофейной» кнопке, Джесс исподлобья оглядела вошедшего. Высокий, темноволосый, широкоплечий. Подумала вскользь: «Наверное, регбист». До узнавания оставалась доля секунды.

Черт, этот парень ошивался возле дома на Гринфилдс-лейн!.. Джесс резко отвернулась – не прежде, чем парень заметил ее, но как раз вовремя, чтобы самой заметить: вместо кнопки «кофе» она жмет на кнопку «чай». Демонстрируя быстроту реакции, достойную чемпиона по пейнтболу, Джесс нажала на нужную кнопку, и автомат исторг вторую порцию кипятка, под который загодя не подставили стаканчик.

Джесс отскочила. Пар над лужицей улегся, повисла мучительная тишина. Даже шум и движение в холле стихли, словно некто поставил их на паузу. Не осталось никого, кроме Джесс и темноволосого парня. И ничего, кроме их скрещенных взглядов.

Парень заговорил, наваждение растаяло.

– Вы в порядке? Эти автоматы опасны для жизни, и не только из-за кофе как такового. Давно пора снабжать их соответствующими табличками. Кипяток на метр брызжет! Вы, наверное, обварились? Вам нужно…

– Не беспокойтесь. Я не обожглась. Я вовремя…

– Вы кофе хотели? Может, и к лучшему, что гадость эту не выпили. – Улыбка сделалась ласковой, парень смотрел Джесс в глаза, будто искал чего-то. – По-моему… я уверен, мы уже встречались. На днях, у Гринфилдс-лейн. Ведь это были вы? Меня зовут Уилл Холт. Знаете, я вообще-то собирался провести час на тренажерах, а потом ехать к родителям на ланч. Но, честное слово, я лучше голову суну под этот вот кипяток. Давайте я угощу вас кофе взамен того, что не достался вам по моей вине. Там, в кафе, очень неплохие напитки готовят, главное, не обращать внимания на детский визг…

Джесс затрясла головой прежде, чем Уилл Холт закончил говорить.

– Нет. То есть я не могу. Мне нужно… Мне нужно идти. Я тороплюсь. – Джесс отступала к дверям. – Извините.

Двери поехали в разные стороны и выпустили ее на волю.

1943 год

Стелла проснулась словно от толчка.

В течение секунды не могла сориентироваться, выдохнула с облегчением, поняв, что лежит в своей постели. Во сне она спотыкалась на строительном мусоре, тщетно рвалась из руин на улицу. Теперь Стелла лежала без движения. Тело будто из сырой глины – разве место такому между чистых, отутюженных простыней? Во рту сухо, язык прилип к нёбу, жажда невыносима. Пойти попить воды… Она села, и сразу же мозг ее был вынесен из черепной коробки и заменен на груду щебня.

Благодаря затемнению свет в спальню не просачивался, однако Стелла услышала, как заливается какая-то пичужка, и поняла, что рассвет близок. В угольно-черном мраке она напрягла зрение, чтобы выяснить, который час. Тихо вскрикнула от ужаса. Часики, церемонно преподнесенные Стелле на Рождество Торнами-старшими, потерялись.

Рука так дрожала, что не сразу получилось зажечь ночник. Когда же выключатель наконец щелкнул, часики не блеснули ни на столике, ни на стуле: растаяла надежда, что они были сняты в бессознательном состоянии. Стелла ворошила волосы, силясь по минутам восстановить события вчерашнего вечера. Она точно помнила, что надела часы перед выходом; ее еще Нэнси поторапливала. Потом… Потом она смотрела на циферблат в дамской уборной. А дальше… Господи! Перед глазами встала разрушенная церковь, пьяный Рон, хватающий Стеллу за запястье. Тогда-то часы и упали.

Как ни ломала Стелла голову, а выход видела только один – немедленно отправляться на руины, чтобы поспеть домой к завтраку преподобного Стоукса. Она надела старую твидовую юбку и шерстяной свитер Чарлза, неудачно ею постиранный, непоправимо севший; прокралась в ванную, где выпила несколько пригоршней воды из-под крана и еще несколько плеснула себе в лицо. Ледяная вода, и ледяной линолеум под ногами. У Стеллы дыхание перехватило, острые кремни в черепной коробке ожили, вступили во взаимодействие. В зеркале отразилось восковое лицо. От мысли, что прямо сейчас надо выйти в предрассветную промозглость, навернулись слезы. Стелла, впрочем, не дала им пролиться. Она сама виновата.

И получает по заслугам.

В автобусе ехали рабочие военного завода. Стелле нашлось местечко в хвосте. То проваливаясь в дрему, то подавляя тошноту, она добралась до Стрэнда. Небо было как оперение на голубиной грудке, от разбомбленной церкви веяло покоем, щербатые стены таяли в розоватом свете. Трепеща, Стелла шагнула в дверной проем, в неф. Картины прошлой ночи выныривали, словно рыбы из мутного пруда, на поверхность памяти.

В развалинах царили промозглость и сумрак. Первые лучи робкого зимнего рассвета еще не тронули этих камней. А все же в разбитых колоннах, в пустых оконных глазницах была некая мрачная красота. Под слоем обломков и грязи, в тисках сорной травы угадывался мозаичный узор мраморного пола – черно-белые клетки. По этим клеткам ступали шелковыми туфельками невесты, скользкий мрамор не портил длинных шлейфов на пути к алтарю.

Взгляд устремился за мыслью, и Стелла похолодела.

В алтаре кто-то есть. Какой-то мужчина стоит, склонив голову, будто молится. Униформа выдает в нем американского солдата – по-особому скроенный китель, плечи кажутся шире, чем есть на самом деле, а бедра – уже. Американец находился ровно на том же месте, где вчера сидела Стелла. На том же месте, где, скорее всего, поджидают ее оброненные часики. Руки и ноги сделались ватными. Стелла боролась с искушением выскользнуть вон, пока американец ее не заметил, и нуждой, что заставила ее проделать путь по предрассветному городу к руинам.

Прежде чем она определилась насчет дальнейших действий, американец повернул голову. Оказывается, вовсе он не молился. В руках у него был черный прямоугольный предмет – фотоаппарат. Наверное, он выбирал кадр. При виде Стеллы американец не выразил удивления, только невеселая улыбка тронула уголки губ.

– Доброе утро, мисс, – бросил он, направляясь к Стелле.

– Доброе утро.

Слава богу, молодой человек прошел мимо. Стелла замерла, ожидая, пока американец уйдет. Он же, вместо того чтобы шагнуть в дверной проем, побрел вдоль стены, ведя пальцами по каменной кладке, будто разбирая шрифт для незрячих. Затем он поднял глаза, но не на Стеллу, а много выше ее головы, к небу, розовеющему в щербатом оскале.